Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология

      Нет музыки нежней, чем говор человечий,

      Но в повседневности шумливых наших дней

      Мы в четырех стенах людские слышим речи,

      То крик оратора, то диалог друзей…

      Но в странном городе на берегу лагуны,

      Где с морем венчаны, медлительные луны

      Баюкают в ладьях благоуханный май, —

      Там говору людей на воле ты внимай.

      Где тихие мосты, где до морских окраин

      Доносится удар гигантовых часов,

      Где каждый стройный миг из тишины изваян,

      Услышишь пенье, крик, брань, ропот голосов, —

      Их гулко отдают зеленые глубины…

      Язык Венеции, как рокот голубиный,

      Тех смирных голубей, чей легкий трепет мил

      Плечу туриста… Я и каждый их кормил

      На знойной площади у Марковых подножий,

      Где, виден издали, исконный Вены враг,

      На мачте треплется красно-зеленый флаг

      Турина юного над ветхим градом дожей…

      Еще ты жив ли, мой единственный приятель

      В Венеции? Ужель роковая война

      Тебя оторвала от твоего окна,

      Не для того, чтобы пополнить, – мой создатель! —

      Смелых колонн ряды, что альпийскую грудь

      Дробят, предведены седовласым Кадорной, —

      Ты был уж слишком стар, – но смерть могла спугнуть

      Тебя, и, может быть, уже на лодке черной

      По лагуне твой прах увезли в тишину

      Морского кладбища твои внучата, дети

      И семейные все… Я помню: в ту весну

      Я любил посмотреть, как ты рыбачьи сети

      Сшиваешь сморщенной и узлистой рукой,

      По подоконнику протягивая ногу,

      Которую томят ревматизмы в пустой,

      Но славной церкви. Здесь уже не служат богу

      Давно… Алый шарф повязав, одиноко

      Небритый здесь сидишь… Ты рассказывал мне,

      Как жил художник тут из России далекой,

      Что чай обильно пил, что только по весне

      Уехал, что с тобой распростился как с другом…

      Я в болтовне твоей всего не понимал,

      Но полнилась душа блаженнейшим недугом…

      Сан-Джорджо! Милый храм, и уютен, и мал,

      Полутемный, блестит вековой позолотой…

      Карпаччо на стенах прилежною работою

      По фризу нам явил простодушный рассказ:

      Там братья прах несут почившего в восторге,

      А там, копьем разя, проносится Георгий

      На фоне города в передвечерний час.

      Я знаю: позы ты не принял иезуитской,

      С негодованьем ты не станешь отвергать

      Нестрогие стихи, мой милый Заяицкий,

      Где только памяти хочу я помогать…

      Ты помнишь милых дев Венеции любезной?

      Ах, лунным вечером иль лучше ночью звездной,

      Невольно юношу таинственно