На перекрестье дорог, на перепутье времен. Галина Тер-Микаэлян
неужели ты хочешь опозорить всю нашу семью? Полей мне на спину, Гайк-джан. Вот так. Ованес, дай полотенце.
Выбравшись из чана, Багдасар начал вытираться. Ованес шмыгнул носом:
– Я выучу, клянусь мамой, выучу. Но ведь мы еще нескоро поедем в Эчмиадзин.
– Почему же, – натягивая штаны, возразил отец, – я повезу вас с Гайком в Эчмиадзин уже в этом месяце.
– Как в этом месяце? – испуганно воскликнул Гайк. – Но ведь ты говорил, папа, что школа снова начнет работать, кто же будет помогать тебе, если я уеду?
– Ничего, – потрепав его по голове, засмеялся отец, – справлюсь. А тебе нужно уже всерьез думать о своем образовании, если ты хочешь стать священником.
– Я хочу стать таким, как ты, папа, и учиться у тебя.
Багдасар надел рубашку и обвязал талию поясом.
– Я получил светское европейское образование, сынок, и постарался дать тебе то, что мог, но в Эчмиадзине ты всерьез изучишь богословие и историю твоей родины. К тому же, библиотека там намного лучше и больше нашей. Ладно, пойдем, наши женщины уже накрыли на стол.
После обеда Багдасар собрался к паше. Анаит наполнила ему миску горячей долмой и завернула в полотенце – чтобы не остыло. К великому удивлению Багдасара Мехмед-Эмин-паша ни минуты не заставил его ждать, любезным тоном ответил на приветствие и предложил сесть указав на засаленные подушки напротив себя. Положив перед пашой вакфунаме и поставив миску с долмой, Багдасар поколебался немного, но сумел подавить в себе брезгливое чувство и сел, по-турецки поджав ноги, а Мехмед-Эмин, мельком взглянув на вакфунаме, развернул полотенце и начал с жадностью поглощать угощение. Опустошив миску наполовину, он остановился, чтобы отдышаться, и сказал:
– Вспомни, Мерам-кули, что мы с тобой с самого детства были дружны.
Придя в сильнейшее замешательство, Багдасар не сразу нашел, что ответить. Когда-то они оба действительно носились по округе в компании местных мальчишек, но с какой стати пашой вдруг овладела ностальгия? Да еще до такой степени, что он припомнил имя, которым в детстве называли Багдасара соседи-мусульмане. Однако вежливость не позволила ему выразить свое недоумение.
– Да, конечно, как можно забыть.
– Я всегда хорошо относился к армянам! – горячо воскликнул паша. – Ты не подумай, от налогов, что собирают сборщики, мне ничего не остается, все уходит в Стамбул – время трудное, султан, да хранит его Аллах, требует все больше денег. Но раз у тебя есть вакфунаме, то веди свои занятия спокойно, тебе никто мешать не будет. И заходи ко мне в дом почаще, не забывай старого друга, – лицо его расплылось в сладчайшей улыбке.
Выслушав от Мехмед-Эмин-паши еще много приветливых слов и уверений в дружбе, Багдасар наконец покинул его дом и двинулся по узкой улице в сторону армянского квартала. Два турка, шедшие ему навстречу, почтительно посторонились, что удивило Багдасара еще сильней, чем ностальгия паши, – ведь Пророк запретил