Табу и невинность. Александр Смоляр
которые стояли перед страной и требовали активного сотрудничества «Солидарности». Власти, как представляется, рассуждали при этом следующим образом: мы не в состоянии навязать стране наш способ выхода из кризиса. Однако мы достаточно сильны, дабы показать, что «Солидарность» тоже не в силах ничего сделать без нас и против нас. Такая политика порождала двойной эффект. С одной стороны, вела к радикализации тех групп в профсоюзе, которые были наиболее активны, – ведь они, наталкиваясь везде на глухую стену власти, естественным образом поворачивались против нее. С другой стороны, такая политика содействовала росту апатии в широких кругах общества, терзаемого ежедневными проблемами существования. Трудно было ожидать от «Солидарности» решения указанных проблем, а прогрессирующая одновременно политическая радикализация была лишена той достоверности, которую ей могла бы обеспечить только отсутствующая перспектива перемен государственного устройства. В результате властям удалось в большой степени лишить «Солидарность» огромного капитала – того капитала надежды, которую связывало с ней общество.
Естественно, это не означает, что профсоюз утратил общественную поддержку. Следует, однако, отличать массовость поддержки от ее интенсивности. Демократия, выборы не требуют сильной ангажированности избирателей. Напротив, существуют политические теории, которые в чрезмерном активизме граждан видят источник нестабильности демократических систем. И все-таки в испытаниях вроде декабрьского число сторонников имеет меньшее значение, чем их решимость. Атмосфера 13 декабря и последующих дней, танки на улицах, банды ЗОМОвцев[32], убитые – все это очень сильно повышало цену истинной вовлеченности. Люди готовы платить столь большую цену в двух крайних ситуациях: когда они полны надежд и верят, что принесенная жертва, даже самая высокая, не пропадет впустую, или же когда они отчаялись до такой степени, что от безысходности готовы в первом инстинктивном порыве, не взвешивая издержек и возможных результатов, ринуться на врага. В Декабре не было ни достаточно большой надежды, ни чрезмерного отчаяния. За исключением нескольких шахт[33].
Если через парочку месяцев, через год будет принято решение о всеобщей забастовке, на что станут рассчитывать его инициаторы? На надежду? Надежду на что? Или же на отчаяние? Но можно ли какие-нибудь коллективные акции, продуманные и скоординированные, строить на отчаянии?
Допустим, однако, на минутку, что всеобщая забастовка имеет место и продолжается, что ею действительно охвачены крупнейшие заводы и фабрики, что система коммуникаций, созданная нелегальной «Солидарностью», оказалась в состоянии нейтрализовать декабрьскую тактику властей[34]. Насколько долго может и должна продолжаться такая забастовка? Нередко можно столкнуться с твердой убежденностью, что забастовка вынудит противников вступить в переговоры. А если нет, если они позволят забастовке продолжаться?
От ZOMO – «моторизованные отряды гражданской милиции» (МОГМ), так назывался тогдашний польский ОМОН.
В частности, имеется в виду шахта «Вуек» («Дядюшка») в Катовице – место кровавого усмирения 16 декабря 1981 г. забастовки шахтеров, начавшейся сразу после введения в Польше 13 декабря 1981 г. военного положения в знак протеста против его объявления. Под огнем спецчастей милиции (ZOMO), а также армии 9 шахтеров погибли, свыше 20 были ранены. В 1982 г. суд счел применение огнестрельного оружия обоснованным той угрозой, которая якобы существовала для жизни милиционеров. В 1989 г. следствие против организаторов и исполнителей побоища было возобновлено, и в мае 2007 г. третий по счету процесс признал полтора десятка подсудимых виновными.
Имеется в виду отключение на несколько дней телефонов и других средств связи, а также резкое ограничение транспортного сообщения, осуществленное польскими властями одновременно с введением военного положения.