Я и все остальные. Отсутствует
читателя загадками и неожиданными поворотами.
Виктория Долина. Всегда хочет сказать больше, чем вмещает слово, поэтому пишет мало. Её занимают мелочи, или иначе – для неё не существует мелочей. Её лирическая зарисовка «Гуково» – это только сильно упрощённая версия ненаписанного романа или симфонии.
Елена Жарикова. Елена дописывает тех ангелов на задниках русской литературы, которых не успели дописать Гарин-Михайловский, Аксаков, А. Н. Толстой, стараясь поместить их в бунинские пейзажи. Безупречно здоровая проза, выдержанная в стиле «пастораль» и «гран наив». Оказывается терапевтическое воздействие.
Рустам Карапетьян. В основном бьёт по детям. Мелкая мишень дорогого стоит. Но его прицельная проза даёт хороший рикошет и кучное поражение взрослой аудитории. Сохранить это «двуязычие», «цепляющее» как «детей», так и «отцов», – главная экологическая задача нашего семинара.
Татьяна Кырова. Ведёт свою борозду от Валентина Распутина, а дай ей волю, она бы от «Поучения» Владимира Мономаха повела. Но мы не даём, памятуя лозунг Пушкина: «Души прекрасные порывы!» Её герои органично вписаны в пейзажи и психологию той «уходящей натуры», которая ещё торчит величественным остовом большой советской литературы.
Екатерина Сергеева. Стремится к благородному лаконизму, всегда чётко представляет поставленную в рассказе задачу, но пытается слишком быстро до неё добежать по прямой, достичь цели кратчайшим путём там, где интересней длинный. Немого давит на перо от усердия.
Елена Трищанович. Природный материал имеет прелесть натуральности. Автор пока играет только одной рукой. Места, где она попадет «мимо нот», представляют особый интерес для самых тонких ценителей и производят впечатление дерзкого авангарда. А может, это и на самом деле так?
Владимир Хворостов. Мужской, хемингуэевский по своему посылу (но не стилю) рассказ заставляет нас вспомнить слова одного героев Хемингуэя: «Настоящей жизнью живут только матадоры».
Мария Шурыгина. Крепкое знание устава строевой и караульной службы, пристрелянные позиции критического реализма, классические приёмы боя повествования. Крепкой стёжкой прошитые характеры. В каком-то смысле это немного ВДНХ 70-х, но разве не прелестно?
Евг. Мамонтов
Павел Веселовский
Вьетнамское перо
Шарик – лёгкий, как сухой лист, как поцелуй школьницы – бесконечно долго взмывает ввысь, едва ли не под потолок огромного спортзала, и начинает падать вниз. Щёлкает – ах, как страшно! – совсем рядом с краем стола, получает заряд пружинной бодрости, и вновь, наивный, стартует в зенит. Но я тут как тут – жестокий, грубый, сильный; я луплю бедное круглотелое и безответное по лотерейному боку и категорически ломаю его траекторию. И если бы я был кузнечиком или цикадой – кто там ещё из мелких тварей слышит такие звуки? – то услыхал бы вой разрезаемого воздуха, через который ломится карманная пластиковая луна с печатью «Made in Vietnam». Удар был сокрушителен, позиция – беспроигрышна, результат – полная хрень. Шарик изгибается всем своим бестолковым колобочным туловищем и позорно утыкается в сетку. Ноль – один.
Мой хват – классический европейский. Я белый мальчик, я люблю чистые унитазы, кондиционеры в отелях и девушек с бритыми подмышками. Я никакой не плейбой и, упаси бог, не плантатор, но я за канализацию.
А мой соперник жёлтый, как кубинский табак. То есть, жёлтый дотемна. Возможно, он пасёт живых коз и ночует в юрте, завернувшись в неживые козьи шкуры. Или ест лапшу палочками, шумно прихлёбывая. Он наверняка не знает, что такое антиперспирант, и все его туалеты на улице. Я не знаю, китаец ли он, или хакас, или казах – у меня с этим трудно. Глаза его узки – этого достаточно. Его хват родом с Востока: он держит ракетку азиатским «пером» – по нынешним временам редкая и сомнительная привычка. Либо чудак, либо упрямец. Есть и третий вариант – его так натренировали. Тогда у меня могут быть проблемы. Но это вряд ли.
Я не выбирал себе партнёра – просто зашёл в спортзал и спросил, кто свободен. Тут так принято – без лишних поклонов и просьб предъявить медицинскую справку. Шарик, ракетка есть? Тогда заходи. И мне показали на этого усушенного Брюса Ли – сидит себе на скамеечке, медитирует. Ни тебе румянца, ни мышц. Не впечатляет. Ладно, сойдёт для закуски.
Мы пока разминаемся. Это вежливая форма коварнейшей взаимной разведки, когда каждый пытается притвориться дурачком и вызнать все сильные места противника. Слабые места никому к чёрту не важны – они и так слабые. Главное – чего бояться.
Я скромный, я не считаю себя мастером. Но я крепкий орешек, я с детства привык бить, резать и вытягивать. Я молод и ноги мои пружинят от желания проявить себя, напрячь эти гладкие и круглые волокна. Я могу отжаться раз пятьдесят. А он какой-то неуверенный. И слегка сутулый. И хват дурацкий. Такие бывают занудами – «сушат» любые мячи, давят атаки подрезкой, могут десятками раз повторять один и тот же удар, метясь