КАРМИН. Александра Липак
испортим.
Варнасу стало неприятно, словно Унгольд пренебрежительно отмахнулся на него. Не смотря в глаза Зорскому, он подошел к нему и после короткого рукопожатия, отвернулся.
– Теперь главное, – после того как все одновременно закурили, начал Варнас, – сегодня я был в Кремле. Зиновьев отчитывал меня на протяжение часа: за то, что я пытаюсь разрушить целостность ВЧК – лучшего из органов Советской власти, за то, что спорю с Дзержинским и так далее.
– Странно чего это Зиновий так за Эдмундовича начал беспокоиться, удивился Курцвайль, – помнится мне совсем недавно у них был неплохой такой конфликт.
– Тут по-другому сработало, через Ильича. То есть, Дзержинский пожаловался Ильичу, а тот не желая разбираться в наших междоусобицах перепоручил это дело Зиновьеву. Поэтому свое дальнейшее продвижение в СНК я пока считаю невозможным. Пусть Гриша идет.
Зорский округлил глаза и подпрыгнул на стуле:
– Это уже издевательство! Да ни в жизни я в эту клоаку не полезу, не хочу!
– Почему ты думаешь прежде всего о том, чего ты хочешь или не хочешь?
– Вильгельм, какого черта!? Мы ни разу даже не говорили о том, что я буду в СНК, а сейчас ты мне говоришь, что у меня нет выбора? Кто меня сейчас изберет туда? У них там все равно, что святое семейство – все друг за друга!
– Ты как обычно все преувеличиваешь.
– А ты, как обычно, все недооцениваешь!
Унгольд хлопнул по столу:
– Так, все. Вы мне надоели оба. Если Варнаса сегодня отчитывал сам Зиновьев, значит ему пока в СНК дорога закрыта. Поэтому, Гриша, пойдешь ты. Мы слишком долго добивались этого места, чтоб сейчас сворачиваться. Так, не бесись, пожалуйста.
Зорский вскочил с места и, обхватив руками свою плешивую голову, забегал по кабинету, шепча под нос проклятия Зиновьеву. Коновалов и Варнас переглянулись, едва сдерживаясь от смеха.
– Прекрати, Гриша, ничего не случилось.
– Не случилось, Вильгельм! Но вы сейчас хотите поставить меня на то место, к которому я не готов. Что они так взъелись на тебя, эти сукины дети?
– А они там все в Кремле его не любят за то, что он их выше всех на голову, а то и на две, – заметил Николай, занося руку над головой.
– Ты тоже это заметил?, – заинтересованно повернулся к нему Курцвайль, – когда я прихожу, они всегда стараются побыстрее прыгнуть за стол, чтоб не дай Бог не оказаться рядом.
Зорский описал еще один круг и без сил упал на стул:
– Смирился. Пусть будет по-вашему. Но, Вильгельм, пообещай, что при первой же возможности, ты опять возьмешь все на себя.
Варнас пожал плечами и отошел к окну, что как бы значило «кто теперь скажет, когда эта первая возможность наступит».
– Ой, Гриша, – махнул рукой Николай, – сейчас там завертишься и уходить никуда не захочешь.
– Там вертеться – особая наука! Я такой совершенно не обучен. Там и хитростью надо, и где – промолчать, где – наоборот. А я, сами знаете, этого всего не умею. Промолчать-то уж точно. Матушка говорила про меня всем, что спорить я начал еще