Беспризорники России. Валентин Солоухин
стояла на обочине дороги, мать шла впереди по льду, даже топала, проверяя крепость льда. Снег слежался, подтаял, обрывистые берега чернели.
– Поехали, – сказала мать, спуская коляску на лёд речушки.
Ребята охотно прыгнули на барахло, мать подтолкнула санки и они покатились даже с небольшого уклона. Малыш лежал на брюхе, следил, как полозья разрезают тонкую ледяную плёнку, под которой был прочный лёд. Вовка время от времени соскакивал с саней, разгонялся и прыгал на ходу. А санки, словно самокаты, скользили сотни метров не останавливаясь, постукивая полозьями на трещинах: «Хорошо-то как, давно надо было свернуть, а то тащились…»
Он и не заметил, как задремал, а когда очнулся, почувствовал тяжесть мокрых бурок, ноги окоченели, потеряли чувствительность. Пришлось снимать галоши, стаскивать намокшие бурки, растирать покрасневшие ноги. Малыш от боли тихо заплакал.
Мать далеко отстала, была где-то за поворотом; а брату чего жаловаться? Он, возможно, услышал или подметил, что Валерка захныкал.
– Здесь устроим привал, – кивнул Вовка в сторону дуплистых ракит. – Давай я помогу тебе отжать бурки. Они как кисель. Будь пока в галошах. Ломай сухие сучья, камыши, собирай бурьян, – распоряжался он, вешая отжатые бурки на сучья ракиты.
Он натолкал в галоши мятых метёлок камыша, а ноги всё равно стыли. Пришлось терпеть. За короткий срок они собрали хворост, бурьяну, подтащили комель сломанного дерева.
Вовка посадил брата на санки, растёр ноги и укутал какой-то дерюжкой. Он умел растапливать плиту, так же ловко разжёг костёр. Ветерок относил дым вдоль речушки, но, когда он менял направление, чувствовался приятный и чуть горьковатый запах ракиты.
Мать очень обрадовалась костру. Они с Вовкой натолкали снега в кастрюлю и принялись ощипывать куропатку. Кастрюля шипела на огне, через какое-то время мать добавляла чистые льдинки.
– Ах, какой у нас будет супчик, – приговаривала.
Нинку она вытащила из коляски, и девчушка, укутанная поверх пальтишка старой шалью, не отходила от матери ни на шаг. Она вцепилась в полу пальто и таскалась за матерью от костра к коляске и от коляски к костру. В коляске, на самом дне, под клеёнкой, в мешочках мать спрятала крупу, муку и немного макарон, это было всё из запасов бабы Груши, которая едой ни с кем не делилась.
А когда кто-нибудь говорил о войне, о голоде, она произносила:
– О, я знаю цю ораву. Цих шибенникив… Надо щоб йисты чего було. А йих вытурят – гэть, ох, як вытурят…
По солнцу можно было определить, что время за полдень, и мать торопилась: подбрасывая в костёр хворост, следила, чтобы не сгорели бурки, которые сушились над огнём. Вовку она тоже разула, также в галоши настлала сухих тряпок. Валерка смотрел, как от бурок идёт пар, и думал; а как двигаться по мокрому льду, чтобы не замочить ноги: «Если бы запрячь собак, ехать себе и ехать».
Поели они быстро. Металлические миски мать ставила на снег, суп остывал мигом. Суп получился вкусным, на свежем воздухе, приготовленный на костре – мечта.
Бурки