Собрание сочинений. Том 9. Евгений Евтушенко
той породой
по кромке шел и мой глагол,
и в несвободе был свободой
Дворовых гениев футбол.
Никита Симонян
Увы, и недоумки-гранды
в футболе есть по временам,
но не к лицу не вспомнить нам, —
был высшим разумом команды
Никита Палыч Симонян.
Он смолоду был прозван Палыч
из уважения к нему.
Он был Разумно Поступалыч
по отношенью ко всему.
Он обладал мягчайшим даром
утихомирить забияк
и, сбитый вкрадчивым ударом,
умел не мстить, а забывать.
Он видел поле всею кожей,
как будто вся она из глаз,
и, на «звезду» был непохожий,
и скромный был не напоказ.
И можно ведь прожить без мата,
себя изысканно вести,
наказывая грубость мягко
и твердость мягкостью спасти.
И Симонян с любой нагрузкой
играл так вежливо в футбол,
как будто был в команде русской
самой Армении посол.
Вадим Синявский
В ЭсЭсЭсЭр необходимый,
как черный хлеб или лаваш,
был хрип Синявского Валима,
летящий к нам через Ла-Манш.
И в репродукторы дышали
мы, внуки каторг и лучин.
Нас всех смотреть футбол ушами
Вадим Синявский научил.
Мы, веря с искренностью детской
в наш краснозвездный третий Рим,
болели за Союз Советский,
и был распад непредставим.
Футбол мы слушали на кухне —
он из тарелки черной шел,
и колокольно сквозь их «кокни»[27]
звучал наш каждый звонкий гол.
Взаимоненависти скотской
не знал наш коммунальный чад.
Был круг болельщиков московский
голубоглазый, и раскосый —
из еврейчат, и татарчат,
из стариков, мальцов, девчат,
где Сулико, и Фатимат,
и не забыть шалавы Груньки,
чьи подрастающие грудки
и нынче в памяти торчат.
Когда, в ворота наши метясь,
к нам прорывался Стенли Мэтьюз,
чуть не кричал Синявский: «Стой!» —
и был главней, чем Лев Толстой.
Когда в Москве ночами брали
соседей, дедушек, отцов,
то в Лондоне на поле брани,
незримы в лондонском тумане,
сражались тыщи огольцов.
«Шаланды, полные кефали»
как гимн мы пели, голодны.
Мы кипяток пустой пивали,
а все же счастливы бывали —
всем ЭсЭсЭром забивали
в ворота Англии голы…
Ревность
Люблю тебя, когда меня ревнуешь.
Так молния отмщает свысока —
и подожжет деревья и траву лишь,
а после дом и даже облака.
Люблю тебя, когда меня ревнуешь.
Прекрасен полный взрывчатости взгляд.
Такое
27
К о к н и – лондонский простонародный жаргон.