Пармские фиалки. Ричард Брук
ей сильными неутомимыми толчками – но думал, что однажды она его прикончит. Отравит или перережет горло. Или задушит во время сна его собственным ремнем.
О, если бы он знал, как близок к истине!.. Она и в самом деле прикончила его через несколько минут, едва остыла после оргазма – не физически, а душевно. Разнузданный жаркий секс двоих счастливых дикарей перетек в аутодафе, но лишь для одного из них, виноватого лишь в том, что был мужчиной. Слишком мужчиной. Трезвея от слов Эррин, жаливших и хлеставших без пощады и передышки, Эрнест узнал о себе много нового… и дело было вовсе не в его дурном характере «настоящего лягушатника» или природной вспыльчивости. Претензии мисс Уэлш касались иных сфер.
– Ты дикий зверь, Эрнест… первобытный охотник. Ты говоришь, что поддерживаешь идеи женской свободы, но сам не имеешь понятия, что такое настоящая свобода для женщины! Не терпишь, не уважаешь ее… Ты обвиняешь свою мать, коришь ее за то, что она живет, как хочет… а в чем, в сущности, она провинилась, кроме красоты и таланта?.. В чем ее грех – лишь в том, что не захотела всю жизнь служить прихотям мужа и детским капризам!.. Я ненавижу поработителей… и худшие поработители – дети и мужья! Ты вечно ссоришься с отцом, бранишь его, называешь ретроградом, но по сути – ты такой же как он, тиран, шовинист и собственник… и донжуан, считающий, что красавчику все сойдет с рук.
Пораженный, сбитый с толку, он пытался защищаться:
– Эррин, милая, что ты несешь?.. Разве я обидел тебя хоть однажды?..
– Нет, но ты сделал еще хуже… ты опутывал меня своей проклятой красотой, как цепями, пролезал ко мне в душу, в самое нутро, а я никому этого не позволю! Ты говорил со мной о любви, а сам хотел посадить меня в клетку, превратить пуму в домашнюю ожиревшую кошку!..
– Я вовсе не этого хотел…
– Нет, хотел! Хотел, чтобы мы поженились, ты даже кольцо купил… какая дикая пошлость! Еще немного, и ты предложил бы мне нацепить фату, белое платье и идти в церковь!
В ее устах это в самом деле звучало глупо и пошло, и щеки Эрнеста начало жечь от стыда, словно он мальчишкой попался на мелкой краже. А про кольцо, вероятно, ей рассказал Терри, музыкантишка из клуба – начинающий рок-идол… Больше и некому! Должно быть, решил отплатить за недавнюю ссору, за сломанную гитару и разбитый нос… вот уж точно – пошлость…
Для Эрнеста было неожиданным сюрпризом, что, оказывается, его Эррин не отличается безупречным вкусом. Он все еще надеялся ее переубедить:
– Мне казалось, что и ты хочешь того же… Я думал, что ты любишь меня так же, как и я тебя – а если так, то почему бы нам не быть вместе?.. Предпочитать любимого всем прочим – разве это означает сидеть в клетке?.. – но Эррин только смеялась, летая по комнате, наступая на погасшие свечи, и, продолжая бросать упреки и обвинения, собирала вещи для отъезда:
– Эрнест, Эрнест, какие глупости ты болтаешь!.. Теперь, когда Европа наконец-то прекратила