Житомир-Sur-Mer. Паломничество Негодяя. Владимир Д. Дьяченко
партизаны. А в конце войны уже сами нацисты прятались здесь от Советской армии.
– Надежное убежище…
– Да. Говорят, те, кто искал, тоже боялись сюда заходить. Даже если уже бывали здесь раньше.
Я обернулся еще раз. Темные провалы пещер.
«Те, кто искал, боялись войти». Войти – не найти. Войти – не вернуться. Остаться там, где никто не знает, что я сделал. Где никто не будет меня искать. Потому что не найдут. Потому что кто ищет, тот боится входить. Не войдет. Не найдет… Похоже, у лабиринтов есть свои правила.
Обратно мы шли по другой стороне. Держались ближе к наружной стене, чтобы раньше встретить окна, а потом сразу выйти к лестнице наверх. Не доходя до места, где залы переходят в коридоры, я увидел небольшое возвышение явно не природного характера. Мне оно показалось плитой. Надгробием. Старым, заброшенным, полузасыпанным землей. Покрытым слежавшейся пылью настолько, что земля сама стала частью плиты. Я попросил у Литеры фонарь. В луче направленного света надгробие обрело другие параметры. Почти правильной формы каменное образование высотой около метра. В сечении что-то вроде круга с тенденцией оказаться овалом. Или так показалось в косом свете электрического фонаря. Рваные, обломанные края. Похожий на останки каменного рыцарского стола. Или на необработанную заготовку для мельничного жернова. А еще больше на щербленную консервную банку, которой древние великаны немного поиграли в свой бробдингнегский футбол. Обойдя эту банку вокруг, я заметил по периметру четыре углубления, забитые грязью. Найденным неподалеку плоским каменным обломком их удалось немного очистить. Углубления оказались отверстиями. Три довольно больших, глубиной сантиметров тридцать. Разнесенные на сто двадцать градусов друг от друга. В каждом можно было спрятать пластиковую бутылку воды. И одно заметно меньше, три пальца входили только первыми фалангами. И, вероятно, глубокое. Свет фонаря не находил дна. Если это были следы активности человека, то больше эта идея не подтверждалась ничем.
Мы стояли и смотрели на неожиданную находку как на журнальный кроссворд с чрезмерно сложными вопросами, искать ответы на которые было лень. Полистал, пробежал одним глазом, уронил в урну. Пожалел, что купил.
Откуда-то всплыли глухие и тихие музыкальные звуки. Угадывались низкие клавишные переборы. Их перекрыл такой же еле слышный шум неопределенного характера. Я прислушался.
– Это поворот сцены, – Литера посмотрела вверх и в сторону, куда мы шли. – Мы почти под зрительным залом. Началась утренняя репетиция.
Олимпия
Музыка затихла. Вновь мы ее услышали, когда были уже в коридорах. Звучали скрипка, флейта и клавесин. Бах. «Концерт ре-мажор», – сказала Литера. Осторожно подошла к двери. Приоткрыла. Заглянули в зал. Покачала головой. Войти во время репетиции танцевального фрагмента…
Оттуда, где мы встали, было хорошо видно сцену. Перед сценой в оркестровой яме было пять или