Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь. Василий Лягоскин
ни Сергея Николаевича, ни Каланчу, ни Ленку, ни…
– Уф. ф.ф… пронесло, – он вытер со лба пот, проступивший, несмотря на достаточно прохладную погоду, – кажется, не понравились. Или цена слишком высокой показалась.
Покупатели – высокий мужик в полувоенной одежде (так определил почему-то Паша) и двое его сопровождающих; слуги, наверное, потому что без ошейников – пошептались с торговцем, и ушли, недовольно качая головой. Точнее, недовольным выглядел высокий; двое других семенили следом с такими лицами, словно их ничего в этой жизни не интересовало.
Подходили еще, и еще. И многие так же качали в недоумении головой. Паша уверился в первом своем выводе – что усатый заломил за них слишком высокую цену.
– Как за неведомых зверушек!
Это не он – это Каланча громко прошептал. Видимо, его голова работала в одном направлении с Пашиной. В их сторону направился мужик с плетью, и все негромкие разговоры вокруг тут же прекратились. А сам мужик круто развернулся – в сторону нарастающего стука копыт. Неторопливо, и как-то неотвратимо на торговую площадку надвигался конный отряд. А во главе его огромный рыцарь (так его обозвал Морозов), на громадном рыжем скакуне. Паша такого лошадиного гиганта даже у степняков не видел. Но вот спрыгнул с него человеческий монстр легко, и очень… мягко, что ли? Паша почему-то решил, что почувствует, как земля, точнее, утоптанный щебень под ногами дрогнет, когда эти центнеры мяса и костей опустятся с лошади. Ничего подобного – «рыцарь» утвердился на ногах, даже не издав стука каблуков по камню. И тут же пошел вперед, словно ледокол, разбивающий на своем пути тонкий лед. Вот такое сравнение сделал для себя, и своих одноклассников Паша.
А «ледокол» не спешил; часто останавливался, и разглядывал «товар» – поднимал детей, как игрушки, вертел из на вытянутых перед собой руках, и что самое противное, щупал их. Во всех местах, где хотел. И при этом успевал торговаться с хозяином. Точнее – как понял Павел – просто озвучивал цену, и усач, гордость которого сейчас поблекла, и опустилась кончиками к земле, грустно кивал. Наконец и он, Павлик, оказался в этих жадных до детского мяса руках. И его вертели, щупали, лезли пальцами туда, куда Паша даже докторам не разрешил бы лезть. Но тут его никто не спрашивал, и мальчик покорно болтался в руках гиганта с каким-то большим медальоном на закованной в кожу и сталь груди. Даже закрыл глаза; но открыл их, когда услышал чей-то голос – уверенный, спокойный, и… такой знакомый.
Покупатель выпустил мальчишку из рук, и Паша, удачно приземлившийся на щебень, с безмерным изумлением понял, что не ошибся – на краю площадки, рядом с усачом, который покинул такого важного покупателя, стоял его сосед по лестничной площадке. Дядя Миша, или просто Михаил – такая вот неопределенность была в их прежних отношениях.
– Или это не он?
Михаил стоял с таким же надменным, как у гиганта, лицом, и –