Абориген. Дима Григ
что-то на своём и пикнул бутылку.
– И можно вот этот блокнот, – указал я.
– Братан, зачем блёкнот, возьми тетрадь.
– Не, тетрадь неудобно таскать в заднем кармане, а блокнот в самый раз для стишков…
– Ты чё, писатель? – недоумённо спросил он.
– Дилетант… – говорю.
– Ээээ…Почему делитант? Писатель! По тебе видно…
– Как пожелаешь, – говорю.
– А как зовут? – он растянулся в улыбке.
– Кнут Гамсун! – с чувством собственной гордости ответил я.
– Не русский что ли?
– Норвежец.
– И чё, исвестный? Аааа?
– Весь мир читает! – моей бы гордости хватило Гамсуну.
– Брат, почему сразу не сказал! Дарю вино! и блёкнот тоже! Слушай, а оставищь автограф? – его улыбка выходила из орбит.
– Давай…А что написать?
– Напищи: «Довлатову от Кнюта!».
Я написал на вырванном листе блокнота: «Довлатову от Михалкина!» – и поставил подпись.
– Спасибо! – он запрятал лист под жилетку.
Я вышел из магазина абсолютно довольным. Откупорил ключом бутылку. А неплохо получилось, думал я, глотая содержимое. Мой первый автограф, и самому Довлатову. Пусть будет так. Чертовски неплохо! Знал бы, прихватил вино подороже. Я рассмеялся.
Глава 4
Я не знал куда отправиться. Наверно, в спонтанном путешествии, когда все вещи распиханы по чемоданам, краны перекрыты, мысли раздуваются, как мыльные пузыри, от эйфории в предстоящем, всегда так – самое трудное решить, куда двинуть. Но я не утруждал голову подобными размышлениями. Если путь будет длинным, то почему бы его не разбавить лишним деньком, проведённом в городе, который практически родной. Короче говоря, я разгуливал по Питеру, приглушая вино. Голова моя забита воспоминаниями, связанными с той или иной улицей. Приятно, иногда, вспомнить, как то было, и как того уже не будет.
Помню, как только переехал в Питер. Мне было 16. Признаюсь, сначала было страшновато ступать по Питерским улочкам. Мне почему-то казалось, что здешний народ отличается шиком на широкую подошву. Я думал, просто не впишусь в окружающую обстановку. Сильно лохматый для этого. Но позже я понял, что и лохматым в этом городе уготовлено местечко. Бедняки, серые куртки, яркие краски на мордах баб, педики, натуралы, словно и не уезжал со своей глубинки. Разве что, здесь я столкнулся с некоторыми больными: пижоны, благоухающие дамы, феминистки, пустозвонный акционеры, диванный политики, модники, блядские позеры. Последние начитались Ремарка и Джека Лондона, увидели парочку картин Ван Гога, знают никому неизвестных режиссёров, фоточки на плёнку, посетили Эрмитаж и думают, стали светилами культурной жизни, думают особенные, видят всё иначе. Этакие пульсирующие пятнашки в мёртвом поле. Но вся их особенность заканчивается на первой странице Ремарка. Пару раз я чуть не подрался с некоторыми из их расы, но думаю меня бы не поняли, если бы я у самого Казанского принялся колошматить аутистов. Всё обошлось смычной харчёй.
Но