Кинжал мести. В. П. Волк-Карачевский
моя…» – как пел Михал Михалыч Собственной Персоной…
Арсеньев играл на гитаре и исполнял на манер цыган такие трогательные песни, что, право, никакой женщине не устоять бы перед ним… Ах, как у него бесподобно получалась и та же «Пташечка», и «Жалобно стонет ветер осенний, листья кружатся поблекшие», и «Стонет сизый голубочек». Нет, конечно же, нет… Действительно, если ей сбросить лет пять… Ну да как их сбросить? Нет, нет. Дочери – другое дело…
Несомненно, Арсеньев был первым женихом в округе. Не считая, понятное дело, Александра Нелимова. Хотя, что Нелимов? Во-первых, он во власти Старухи, княгини Тверской, и назначен ею племяннице своей Поленьке… Во-вторых, он еще очень молод, и имение их разорено совершенно…
Добавлю от автора, что, в-третьих, Александр Нелимов почти что донжуан, число его романов и связей – впрочем тайных и пока еще не скандальных – говорит о многом и кого-то привлекает, а кому-то служит предостережением. И к тому же Александра ожидают впереди приключения, опасные и рискованные, совсем не способствующие мирной семейной жизни и ровному горению уютного семейного очага.
Арсеньев же словно создан для радостей в семейном кругу и удовольствий размеренного и покойного, но как раз не скучного быта.
Владения Арсеньева и Холмских имели общую – всего в версту – границу, и он называл себя их законным соседом, и часто по-соседски заглядывая к ним на огонек, в шутку обсуждал свою будущую женитьбу на одной из дочерей несравненной, божественной Марии Алексеевны.
Арсеньев восхищался умом Софьи и уверял, что женился бы только на ней, если бы не так долго ожидать, пока невеста достигнет брачного возраста. Что касается Катерины, то, по мнению Арсеньева, его соскучившемуся по женской руке имению нужна именно такая хозяйка. Но… Зная претензии Аглаева, он не дерзнет соперничать с поэтом.
Поэты имеют неоспоримое преимущество перед простыми смертными в борьбе за женское сердце, преимущество, дарованное им музами взамен иных житейских радостей и удовольствий, коих поэты часто лишены.
– Я ведь тоже пробовал взобраться на Парнас, – рассказывал Арсеньев, – однако не дано. Казалось бы владею слогом – а стихи не идут. Сбиваюсь в мыслях на охотничьи картины. А уж когда дошло до того, что стан богини сравнил со статью густопсовой борзой и начал воспевать изгиб напружины, уходящий к комлю правила… Понял, что богохульствую, сам того не желая, и навсегда зарекся брать в руки перо с поэтическими намерениями. Нет, Аглаеву я не соперник, поэт превыше нас, грешных и не умеющих воспарить ввысь на крыльях вдохновения.
Другое дело Елизавета. По твердому убеждению Арсеньева Боги, создав Марию Алексеевну Холмскую (в девичестве Бартеневу), несомненно, первую красавицу уезда, сами поставили себя в довольно затруднительное положение. С од-ной стороны, сотворить нечто более совершенное в смысле женской красоты и обаяния уже невозможно, а с другой стороны, нельзя же останавливаться на достигнутом…
И