На край света. Владимир Кедров

      Ранним утром Якутский острог проснулся от набата. Большой колокол тревожно гудел. Собаки подняли разноголосый лай.

      Каждый, натянув на себя одежонку, спешил на улицу. Казаки выбегали с пищалями и бердышами: тревога бывала и при пожарах, и при нападениях на острог.

      Двери отворялись, из-за них высовывались взъерошенные головы заспанных людей. Испуганными голосами они спрашивали пробегавших казаков:

      – Пожар?

      Михайла Стадухин прибежал на площадь вместе с другими казаками. Сначала он ничего не понимал. Вдруг раздался отчаянный крик:

      – Ограбили! Душегубы! Разбойники! По миру пустили! Люди добрые! Ратуйте!

      То Василий Щукин узнал, что нет его коча, что амбар растворен и пуст. Бросив шапку, бежал он к хоромам воеводы, крича и плача.

      Скоро весь город знал о побеге казаков. Щукина не очень жалели: знали, – у него в городе были и нетронутые амбары.

      Узнав о бегстве казаков, Михайла Стадухин помрачнел.

      – Не иначе как на Погычу побегут, – шептал он сквозь зубы. – Знаю я Ваську Бугра: он своего добьется.

      Воевода, выслушав донесение о бегстве ночного караула с Бугром и Редкиным, догадался, что главарем был Бугор. Не слушая жалоб Щукина, воевода послал за сыном боярским[36] Василием Власьевым. Власьев получил приказ собрать отряд надежных казаков и вернуть беглецов. Но скоро Власьев доложил воеводе, что за беглецами гнаться не на чем: не осталось ни одного готового коча. В тот же день все судовые мастера были поставлены на шитье кочей.

      Всю ночь не спал Михайла Стадухин. Утром он надел новый кафтан, повесил через плечо перевязь – берендейку – и, гремя саблей, отправился к воеводе.

      Настасья не смела его и спрашивать, что он затеял. Выбежав на крыльцо, она лишь провожала глазами мужа, пока его рослая, плечистая фигура не скрылась за забором.

      Стадухина ввели к боярину, отдыхавшему на перине после бани.

      – Ну, здорово, – снисходительно проворчал Пушкин в ответ на приветствие Стадухина. – С чем пришел-то?

      – Не гневайся, боярин, а пришел я напомнить тебе о своей челобитной.

      Пушкин так изумился, что даже, кряхтя, поднялся и сел на перине.

      – Да ты в уме ли, Михалка? – спросил Пушкин. – Это после васькиного-то воровства ты опять за свое? Может, и бежать уж задумал?

      – Негоже мне в бегах-то быть, боярин, – глухо ответил Стадухин. – Сам знаешь, хозяйство имею, и семья есть. Коль хотел бы я убежать, давно бы убежал, – с неожиданным задором вдруг прибавил Стадухин, подняв голову.

      – Ну, ну, – замахал на него руками Пушкин.

      – Только хочу я идти на Погычу не побегом, а по твоей наказной памяти, боярин. – Стадухин смело глянул на все еще изумленное лицо Пушкина и продолжал: – Раскинь-ка умом, Василий Никитич, тебе его не занимать стать. Навряд ли