Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба. Валерий Игоревич Саморай
конце были лишь грубые каракули, будто автор пытался карандашом, как ножом, изрезать тетрадь в клочья.
«Лес проверяет, – подумал Пар, – как лес может проверять? Или у него действительно есть своя воля? А если так, то какая эта воля? И почему она направлена не на то, чтобы помочь мне, а чтобы прогнать меня? Что он проверяет? Что ему нужно?»
Пар достал ручку, сделал несколько заметок на полях и двинулся дальше.
Весь оставшийся день и ночь были тихими. Ожидая чего-то зловещего, юноша то и дело вскакивал и вглядывался во мрак, опасаясь, что из него вот-вот выскочит какой-нибудь зверь. Ничего угрожающего вокруг Пар не находил, но ощущение чьего-то присутствия не покидало его. Отчасти причиной тому был разведённый им костёр, который к каждому пробуждению был погасшим. Но не истлевшим до конца, а именно потушенным. Сухие ветки ещё не до конца обуглились, а большие брёвна едва были тронуты пламенем. Первые несколько раз Пар вставал и нехотя разводил костёр снова, чтобы не замёрзнуть ночью, но в определённый момент он почувствовал, что земля под ним стала очень тёплая, будто она прогревалась изнутри. Его это насторожило – это было похоже на очередную ловушку. Но потом молодой учёный догадался, что это всего лишь защитная реакция: если лес и, правда, живой, то огонь – его злейший враг. Потому и костёр, разожжённый для ночлега, тушился моментально, как только юноша впадал в дремоту. Пар был слишком уставшим, чтобы разбираться в этом, и отложил все вопросы на завтра, после чего с головой окунулся в глубокий сон.
Утро от ночи мало чем отличалось. Если ночью мрак был чем-то материальным, сущностью, которая касалась каждой клеточки его тела, то утром было просто темно. Порой через плотную шерсть качающихся веток пробивались одинокие солнечные лучи, но в целом положения это не меняло.
Путь продолжался. По мере продвижения в глубины леса деревья редели, но их стволы становили всё толще, выше и необъятнее. За короткое время юноша вышел из густой чащи в мир неподвижных титанов. Как рыцари-великаны окружали они одинокого путника. Крупные борозды коры, в которых вполне себе мог спрятаться человек, на общем фоне массивности стволов казались мелким бисерным орнаментом. Если бы у Пара впереди была вечность, а в руках – инструменты, то из пня одного из таких деревьев можно было бы вырезать шикарный дворец в натуральную величину. Лес напоминал колоннаду, уходящую ввысь. Ветви едва проглядывались в тумане облаков и будто бы держали небо, готовое упасть на землю, чтобы преклонить колени перед могучими исполинами. У этих деревьев не было и не могло быть корней, ибо ни одна земля не способна была выдержать таких гигантов. Не иначе, как стволы уходили на дно всех возможных из миров, на котором покоится всё сущее. А между этими деревянными колоннами располагались залы, императорские залы с рисунком из чахлой травы и завядших цветов. Но кто был их императором?
Пар подошёл к одному из деревьев и робко коснулся его.
«Кто же хозяин этого леса, – думал он, – Насколько он велик?