Зов Юкона. Роберт Уильям Сервис
забытый, давний звук
В ночи оставил свой печальный след,
И вот она запела (песни той
Тоску нам никогда не описать;
Стыдимся мы в стране необжитой
Свою любовь и нежность показать,
Но эхом прозвучит у нас в сердцах,
Песнь о тебе, родная сторона;
И та, что рвется к Англии в мечтах,
Услышать это и понять должна).
Певица, примадонна и звезда…
А нынче – мать с седою головой.
Но прошлое явилось к ней сюда:
Она концерт припоминает свой,
Она опять стоит пред морем лиц,
Она опять предчувствует успех,
Она опять певица из певиц,
Она поет – и снова лучше всех —
Свой дикий, сладкий, горестный мотив,
В который жизнь вписала столько мук,
Который так неслыханно тосклив,
Как предзакатный лебединый звук.
Хромой бродяга мимо проходил,
Как старый пёс, как полудохлый зверь;
По шпалам брёл… прислушался… застыл:
Он – слушатель единственный теперь.
Всё тот же дивный голос прошлых дней;
В ее душе – и страсть, и забытьё…
Она поет, и неизвестно ей,
Что плачет нищий, слушая ее.
Умолк напев. Былого не вернуть.
И мир застыл, и звёзды в немоте —
И лишь бродяга, что прервал свой путь,
Рыдает в полуночной темноте.
Стихи эмигранта, живущего на подачки с родины
Рядом с хижиной моею туша старого оленя —
Закипает котелок на тагане —
Я упорно шел по следу, и догнал его к обеду,
И убил его на горном валуне.
Я съедаю скромный ужин, сидя около залива,
Кижуч плещет в набегающей волне,
Я закуриваю трубку, и ложусь себе лениво
На поляну, в чужедальней стороне.
Далеки лощеный Лондон и Париж неугомонный,
Далеки, как краесветная звезда,
Далеки и шум, и спешка, и тревога, и насмешка —
Все, чем полнятся большие города.
А невольники Мамоны, состоятельные братья
Издеваются ехидно надо мной,
Был бы я богатым тоже, если б выпрыгнул из кожи,
Неустанно исполняя труд честной.
Но ласкает глаз и душу свежей зеленью опушка,
Звезды лилий распускаются у ног,
И веселые лягушки будят пением речушку,
И совсем неважно – кем же быть я мог.
А когда над темным лесом простирается сиянье,
Разрисовывая неба полотно,
Я могу улечься в клевер, слушать мерное журчанье —
Это лучшее, что Господом дано.
В сосняке глухарь токует, в речке плещутся форели,
Кугуара след змеится на снегу,
И зарянки на рассвете нескончаемые трели —
Эту землю я покинуть не смогу,
Ибо знаю, что мечтал бы о бревенчатой хибарке,
Той, где к стенам нежно ластится вьюнок,
Прокаженные столицы, озабоченные лица —
Эта жизнь мне не по сердцу и не впрок.
Бедолагой