Зов Юкона. Роберт Уильям Сервис

      Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,

      Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,

      Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.

      Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.

      И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!

      Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».

      Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:

      «Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»

      Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,

      Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.

      Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!

      Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.

      Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.

      Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.

      Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,

      Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.

      Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;

      Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.

      Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора —

      Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.

      Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:[3]

      Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!

      Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:

      Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».

      Навидались дел, кто денег хотел,

      Кто золото здесь искал;

      Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —

      Сказанья полярных скал.

      Но поди, опиши ночь в полярной глуши —

      Господи, помоги —

      Ту ночь, когда средь Лебаржского льда

      Сжег я Сэма Мак-Ги.