Соседи и родня Оттавии Малевольти. Галина Ивановна Губайдуллина
скрюченной железкой, и в тот же миг Оттавия опрокинула на него трельяж.
Обозлённая девушка кричала:
–Так и знай: ты отнял мою молодость, радость бурной жизни, загнав в постылый дом, где сидишь ты!
–Как ты посмела поднять руку на мужа!– орал Освальд, всё его лицо было в крови, один осколок стекла даже торчал из щеки.
Он вновь наступал на неё, крепко держа орудие для наказания строптивицы.
Отта, отступая, горячо высказывалась:
–Весь этот год я не была итальянкой, а была каким-то забитым существом без своего слова! Теперь, поганый старикашка, ты поймешь, кому ты испортил жизнь! Ты привёл в свой дом врага, так и знай. Ласки от меня ты не увидишь никогда!
–Ты даже общаться с мужем не умеешь, куда уж там до ласки! Бесчувственный истукан в юбке! Бревно! И очень хорошо, что ты меня отвергаешь, а то плодишься, как таракан!
Преследователь загнал жертву в угол и со злорадством замахнулся вновь. Оттавия насмешливо глядела прямо в глаза палачу.
–Мама! Мама!– с криком ворвались в комнату Амазинг и Эммит.
Дети бросились к мачехе, заслоняя её от деспота. С широко раскрытыми глазами они смотрели на окровавленное и перекошенное злобой лицо отца, изумлённо переводя взгляд на его руку с кочергой.
–Тебя били, мама?– жалобно спросил Артур, заглядывая в бесстрашные глаза Отты,– Не бойся, мама, мы не дадим тебя в обиду.
–Дорогой мальчик, женщину из клана Малевольти не так просто запугать, пока мы не упали, мы в состоянии за себя постоять.
–Папа, зачем ты нас пугаешь!?– крикнул Эммит, слёзы разочарования катились по его щекам, отец так низко пал в его глазах.
Освальд молча покинул комнату.
Сбежались слуги. Молча, без вопросов, стали собирать осколки зеркал. Мужчины вынесли разбитый шкафчик трюмо.
Дети потянули мать за собой в комнату старшего мальчика. Там они, лёжа на одной кровати, долго болтали, пока не уснули.
Глава семьи заглянул в спальню Артура. Оттавия спала посередине, дети по бокам. «Она ненавидит меня, зато любит моих сыновей больше, чем своих дочерей, о девочках она вечером даже не спросила,– думал Боу-старший, глядя на мирно спящих домочадцев,– Ничего, подождём, когда-нибудь в девчонке проснётся женщина, и она сама прибежит ко мне, требуя исполнения супружеского долга».
Конец августа.
Наяда и Граветин совершали конную прогулку за городом.
–Я так рада, что мы, наконец, выбрались из города хоть к концу лета. Маленький ребёнок – это так хлопотно! Столько проблем!– делилась радостью младшая сестра.
–Я не знаю, зачем ты вскармливаешь Джозефа сама, обычно все аристократки отдают младенцев кормилице.
–А я удивляюсь тебе! Дорогая, чем плох барон Михаэль Готлоб, что приезжает в Милфорд-Хейвен по делам из Германии?
–Что я тебе сделала, что ты решила услать меня так далеко от родины?
–Граф Борроудэйл боготворит твою красоту, у него такое высокое положение…На его земле добывают графит, как говорят местные: «плумбаго», оттуда графит развозят по всей Европе. Почему бы тебе пару раз ему не улыбнуться?
–Когда