Человек, которого нет. Аше Гарридо
был здесь. И это был отчаянный, отважный и безумный шаг.
Потому что до того у меня был паспорт, в котором не про меня была только строчка «пол женский».
Но с этого мгновения все строчки в моем паспорте стали не про меня. И подтвердить свое существование – не кому-то, самому себе подтвердить! – мне стало нечем.
Это было самое долгое и самое кошмарное время для меня, когда я не просто не знал, кто я. Я не знал, есть ли я вообще. Или я – та же самая женщина, которая и жила здесь раньше, но которая сошла с ума и считает себя литературным героем.
Литературный герой казался мне слишком красивым, слишком умным, слишком благородным. Образцово-прекрасным, слишком блестящим, чтобы я мог позволить себе вольготно и радостно успокоиться, считая себя им. Я-то совсем не такой! А он-то! А я-то…
Но душа снова и снова откликалась на это имя, душа рубила с плеча: на самом деле всё было не так, на самом деле всё закончилось гораздо хуже, на самом деле и цвет волос был совсем не такой, как описано. Я знаю! – твердила душа.
Кончилось тем, что я перекрасил свои (её) прекрасные темно-русые волосы в белый – чтобы соответствовать моему представлению о герое, хотя он был описан в книге темноволосым. Я всегда считал – потому что она всегда считала, что этот цвет ей категорически не идет, – что этот цвет не идет мне. Но я просто понял в один отнюдь не прекрасный день, что, если я сегодня же не стану светловолосым, – сойду с ума. И я пошел в магазин, прошелся вдоль полок с красками и выбрал наобум что-то более или менее подходящее, просто по картинке на коробке.
Потом я стоял перед зеркалом, смотрел на еще влажные обесцвеченные волосы и считал себя самым красивым человеком на свете – так мне нравилось на это смотреть. Это было… уютно. Вот теперь мне было спокойно и совсем не страшно смотреть на себя в зеркало. Хоть что-то во мне было мое.
Но ужас неизвестности отступил совсем ненадолго. Я всё еще не знал, существую ли я на самом деле.
Я не сомневался в том, что я – настоящий я. Никем, кроме себя, я и быть не могу и не мог. Я не могу быть вами, я не могу быть Васей, Машей, кем-то ещё. Конечно, поскольку я как-то существую, образуются приметы и следы моего существования. Поскольку я люблю чем-то заниматься, что-то делать, остаются следы моей деятельности, вполне материальные следы. Я настоящий кто-то, это бесспорно.
Но если я еще говорю, что я не просто кто-то, а кто-то определенный, – здесь уже возникает тонкий момент: я, конечно, настоящий я. Но являюсь ли я тем самым конкретным кем-то?
Имею ли я право называться тем именем, которым называюсь? То есть не просто таким же, не просто общедоступным именем из святцев – а именем этого конкретного человека?
Имею ли я право называться этим человеком, присвоив его счастье и его боль, его победы и его потери, его смерть, его дело, его гордость и его слабость?
У меня не было ответа на этот вопрос. И так прошло еще около