Битум. Алёшка Сергеевич Емельянов
любой народ, народец,
бугор, где линия, как рот,
видать, военная траншея,
что заросла травой бород,
и ветерки добрейше веют,
добротна живность, рейсы пчёл,
в сарае серо-щельном сено,
порфирный дом и шифер-смоль,
и синь веранды, куст сирени,
в саду прохлада, груш капель,
со ржавой бочки пот стекает.
Прошла лет малых карусель,
и чуб свет-русый поникает.
Ах, подпечённый чашки край,
откуда хлеб румян к обеду…
Я помню этот детский рай.
Теперь я в нём, без бабки, деда…
Сексофильм
Опять с пребанальным сюжетом
соитье. Смотрю в монитор:
там стоны голышек, минеты
и член исторгают раствор.
А этим героям учиться б
и книги читать, и рожать,
но снова искусственны лица
продолжат средь камер дрожать.
Ведь это же дочери чьи-то,
а в будущем – мать и жена,
но нынче влажны и подбриты,
плоть похотью заражена.
Картинные стоны, движенья
на ранних и поздних порах.
По Библии лишь нарушенья,
морально-физический крах.
Да, зависть – порочное чувство,
в каком быть совсем не хочу.
Ведь в жизни печально и пусто,
поэтому выход – вздрочнуть…
Отщепенец
Живу без оград, колеи,
неведомы люди и слухи,
без церкви, чинов, толчеи.
Как Бог я на этой округе.
Без слуг обитаю в лесу,
дружимый со зверем и птицей.
В жар воду растеньям несу.
Отменнейше в хижине спится,
в несложной и тихой, сухой.
Озёрно светла панорама.
И тут в отщепенстве глухом
не жалко побега ни грамма.
Пусть носик свой точит комар,
животные где-то блуждают,
тут истинно-праведный дар,
жаль, люди, счерствев, отрицают.
Не надобно денег и благ.
Лечусь я отварами, светом.
Свободен, Адамово наг.
Пусть это и кажется бредом.
Не надо двуногих, машин,
что ранят в открытую, сбоку,
обливши всеядьями лжи…
Без Вас только мне одиноко…
Сын. Антипримеры
Я их поцелуев не видел
и игр (любовных, иных),
как он со щеки б её вытер
скопление крошек сухих,
и вальса, гормонов весенних,
январских объятий в ночи,
и слов ободряющих, ценных,
и ужин под кроной свечи,
за руку гуляющей парой,
вояжных поездок накал,
сияющих счастьем янтарно,
двуспальных надежд, одеял,
гостей