Жани, mon amour. Анна Сергеевна Варенберг
и в театральные кружки…» Он, не оборачиваясь, ответил: «На самом деле, нет. Я никогда не учился ни в какой музыкалке, хотя учителя в школе говорили матери, что мне обязательно надо туда пойти. Но ей, как всегда, оказалось все равно».
Вот тогда впервые он рассказал правду. Без истерики, спокойно и ровно, как о чем-то почти обыденном.
Рассказал и о том, что его отдушиной были утренники в детском саду, где он неизменно выступал в главных ролях. О том, как устраивал маленькие представления где и как только мог, во дворе, на детских площадках, всегда собирая вокруг себя множество зрителей, детей и взрослых.
И – о том, как у него появился воображаемый друг, вернее, подруга, а еще точнее, сестра. Он представлял себе, что она есть, глядя на себя в зеркало.
Нет, тогда Жани еще не переодевался в женское. Это произойдет позже.
Потому что сначала произойдет другое.
В переходном возрасте, когда вчерашние мальчишки вдруг, за одно лето, вырастают и становятся юношами, Жан тоже начал меняться. Но – совсем иначе, чем другие, и это было слишком заметно. Он становился… девушкой. Не в смысле нарушения гормонального фона, просто черты его лица приобретали особую мягкость, абрис губ – особую, женственную прихотливость, движения стали более плавными, а вот необходимости пользоваться бритвой не было ив помине почти до двадцати пяти лет. Да и голос тоже невозможно было определить как мужской. Впрочем, и как женский тоже, Жани для себя определял его – электронный, бесполый. Таких музыкальных терминов, как баритональный тенор, он, разумеется, не знал, и не мог сознавать, что подобный голос для человека, решись тот посвятить себя певческой карьере, – уникальный и редкий дар. Для Жана, вкупе со всем остальным, он был, наоборот, проклятием.
Его необычная внешность стала привлекать внимание даже совершенно посторонних людей на улицах, в метро. Где бы он ни появлялся, на него неизменно оборачивались, перешептывались за спиной. Идеальный слух Жани четко улавливал сдержанные смешки и реплики, которыми между собой перебрасывались прохожие: «Это что, парень или девка?» – «Это оно!»
Он ощущал себя каким-то нелепым экзотическим существом, и это было мучением.
Позже, в своей уже взрослой жизни, Жан блистал на сцене – но не любил просто так выходить на улицу и всячески этого избегал. По крайней мере, днем. Каждый поход в магазин, поездка в метро были для него испытанием. И да, я тоже видела, что даже в самой обычной мужской одежде он постоянно притягивает к себе любопытные взгляды, иногда мимолетные, порой же это было долгим, пристальным и бесцеремонным разглядыванием.
Так что, гуляли мы, в основном, по ночам, как вампиры, избегающие дневного света, и без крайней необходимости никаких совместных вылазок в другое время не совершали практически никогда.
Но и это было еще не всё.
На «неправильное», «не в ту сторону» изменение его внешности родители отреагировали как на очередной плевок в душу. Отец, приземистый, крепко сбитый, настоящий правильный уральский