Каверна. Тенгиз Maржохов
временем я всё питал надежды познакомиться с Мариной.
И вот однажды я вышел из палаты во время тихого часа. Коридор был пуст. Вдруг из сестринской вышла Марина и быстро пошла на женскую половину.
– Привет, Маруся! – поздоровался я.
Марина ничего не ответила, прошла мимо, смотря, поверх маски карими глазками.
Я проводил её взглядом. Походка приковала меня и я, как кот над валерьянкой, не двигался с места. Пока зевал в коридоре, она возвращалась, и я попытался завести разговор. Марина проигнорировала, прошла на пост, стала копаться в шкафу и что-то искать в столе.
– Маруся, ты не слышишь?
Она посмотрела на меня, в её взгляде читался вопрос.
– Как дела, Маруся? Ты занята?
– Кто здесь Маруся?! – проговорила она неожиданно, с сильным кабардинским акцентом.
Я оторопел…
– А как тебя зовут? – подыграл я.
– Марина, – ответила она и зашла в сестринскую с важным видом.
«Вот и познакомились», – пошёл я своей дорогой и забрёл к Альбе.
Отклоняясь от темы, хочу заметить – сколько в некоторых медсестрах важности, высокомерия и даже пафоса, что порой чувствуешь неловкость и вину за то, что отвлекаешь их внимание от глобальных государственных проблем, которые они ежеминутно решают. По крайней мере это так выглядит, когда они снисходят до перевязки или выдачи понадобившегося препарата.
После «дежурного» разговора Альба спросил:
– Что, не клеится с Марусей? Как ты там её называешь?
Я сделал строгое лицо: «Кто здесь Маруся?» – передразнил я.
– Что?.. Так да? – засмеялся истерично Альба.
– Марина! – продолжая пародию, пытался я повторить её пафос. – Представляешь, Альба, постоянно обращался к ней так, и всё было нормально, отзывалась. А сегодня, вот только что, столкнулись в коридоре…
– И что? – раскачивался он на стуле, покуривая.
– И что? Как будто первый раз меня видит: «Кто здесь Маруся?» Мне казалось, ей даже нравится. А тут во как!..
– Просто она по-русски плохо соображает, а ты в кабардинском не силён.
Он был прав – я в кабардинском не силён.
Этот вопрос мучает меня с детства. Мыслительный процесс происходит у меня на русском языке, я на нём думаю и разговариваю. Почему я не говорю на родном языке или на родных языках, я не понимаю. Видимо, я не способный, чтобы овладеть такой тяжелейшей наукой, как кабардинский язык.
В жизни нет ничего труднее, чем учить родной язык, если не знаешь его с детства. Легче выучить любой другой, хоть китайский, тут нет психологического момента. Проговаривая изучаемый язык, не стесняешься практиковаться. Говорить неправильно на родном языке такой позор, что стыд блокирует любое поступательное движение. Чувствуешь себя чужим среди своих и своим среди чужих.
Проживая семнадцать лет в России, я был лицом кавказской национальности, пиковым,