Дни силы и слабости. Юлиана Яроцкая
находился в состоянии глубокого шока.
– Альберт Ланге, патрульная полиция. – Представился Сенк. Нарочито небрежным движением он вытащил из кармана свой пропуск, по которому ежедневно проходил турникет в своем офисе, понадеявшись, что «товарищ» – ввиду его наивности – плохо знает язык, или плохо читает, или медленно соображает в стрессовых ситуациях. Помахал пропуском перед лицом. Корочка! Обычно с иностранцами это прокатывало. – Закон, значит, нарушаем? Поддерживаем теневую торговлю?
Тишина. Жадные вдохи.
Сенк изо всех сил старался придерживаться правил. Ни одного слова лжи. Нужно играть по правде. Нужно играть правдой. А если его вдруг сейчас остановит настоящий наряд полиции – они увидят случайно проходившего мимо прохожего, который заметил правонарушение и взялся его предотвратить. Сотрудник серьезной конторы, между прочим. Судя по документам.
– Ну? Отчитываться будем или отмалчиваться?
Несколько секунд прерывистого дыхания ртом. Гипертония.
– Если что – у нас тут машинка рядом стоит. Покатаемся?
Рядом с Черным Рынком стоял заброшенный ржавый грузовик, годами врастающий колесами в землю. Только правду.
В зрачках Наивного отобразился настоящий ужас. Он опять вспомнил про восемь лет. Про то, что жена может уйти к другому. А еще кто‑то рассказывал, что в тюрьмах бьют.
– Покупаем? Или продаем? Что и по какой цене? Быстро говори, пока у нас фантазия работать не начала!
Наивный продолжал дышать. Глаза слезились. Колени ныли. Вдруг из другого конца переулка раздался истошный детский крик:
– БЕГИ!!!
Но бежать Наивный уже не мог. Единственное, что он мог, – это сдаться. Здесь и сейчас.
– Я… я ничего не продаю. И не покупаю. Я принес квакегер на ремонт!
Сенк, казавшийся еще более щуплым рядом с верзилой, принял самый грозный вид и нагнул «товарища» – так, чтобы тот оказался чуть ниже самого Сенка.
– Не продаем, говоришь?
– Не… неа.
– И не покупаем?
Наивный замотал головой. Он смотрел в пол и уже сгорал от стыда.
– Только ремонт? – Сенк не ослаблял хватки.
– Да. Но я больше не буду! – Жалобно прохрипел толстяк.
– Не будешь?
– Не бу‑у-ду‑у!
– Я тебе не верю, – Сенк изо всех сил нагнул его еще ниже. Честно говоря, ни телосложением, ни одеждой он не походил на широкогрудых ребят, служивших в городской полиции. Но эта роль ему уже нравилась. Отчасти – потому, что ему верили. Безоговорочно. На все сто.
Наивный поднял глаза. В них блестели слезы. То ли от бега, то ли от страха.
– Не верю, – повторил Сенк. – Ты здесь человек новый, как тебе верить?
Будь это кто‑то другой – кто‑нибудь, хоть немного знакомый с порядками города Ж, – Сенк повел бы себя осторожнее. Никому не нужен театр, если зрителя не прет. Но это – чистая душа: в обращении с ней позволительны даже грубые ошибки: она все равно их не заметит.
– Вам…