Джексонвилль – город любви. Даниил Юрьевич Яковлев
гадину навсегда или пощадить. И ты его вытащил, когда этот, еще не протрезвевший урод, которого менты в посадке со школьницы без портков сняли, в отделении на коленках ползал и умолял не отправлять его в следственный изолятор. Нужен он, видите ли, тебе был для твоих сраных кандидатских-докторских! Ты специально для этого в Джексонвилль приезжал, тестя подключал. И Зоя – дура, как сейчас помню, отца малолетки к себе вызывала, уговаривала забрать заявление, даже квартиру ухитрилась выделить».
Кормыченко многое мог бы высказать Кольцову, по поводу Кривенюка, но вслух Василий Григорьевич только коротко пробасил:
– С мразью свяжись – не отмоешься!
– А ты и не связывайся! Я им сейчас крылышки подрежу! Ты знаешь, как я уходил из столицы. Меня кругом подставили. После этого я ни перед кем не хочу одалживаться, но для тебя сделаю, все что смогу!
«Пиздел бы ты меньше, было бы лучше. Знаю я тебя, говорить красиво ты мастак, а как до дела доходит – дуля с маком. Ты, Федя, привык из говна пули чужими руками лепить. А сам всегда в стороне и весь в белом. Кем бы ты вообще был без тестя, без его связей! Ты же всегда на всем готовом жил, только пенки снимать приучен. Попал в струю и поплыл! Настоящей жизни знать – не знаешь, и знать не можешь!».
Пока в голове Кормыченко вертелись такие мысли, Кольцов вытащил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон, всем видом демонстрируя решимость немедленно позвонить. «Глазам своим не верю! Куда это он звонить надумал? Никак кому-то из дружков своих столичных! Ну, сегодня точно камни с неба полетят!». А Федор Петрович, как бы отвечая на незаданный Кормыченко вопрос, отозвался:
– Позвоню Гаврилюку в Информполитику. Свой человек, сейчас все сделает в лучшем виде – Костику не поздоровится!
Кормыченко сразу сообразил, что Кольцов как всегда пытается соскользнуть. «На хрена мне твоя Информполитика! Костик ведь шестерка, шавка продажная! Ты мне Горбенко прищучить помоги! Вот это будет дело!».
Но Кольцов уже заговорил по телефону:
– Привет тебе из солнечного Джексонвилля, Станислав Николаевич!
«Теперь понятно, по глазам брехливым твоим вижу, ни черта ты делать не собираешься! Меня не надуешь! Ну что же, попробуем по-другому». И пока Кольцов изо всех сил старался, чтобы здесь Кормыченко поверил в искренность его желания помочь, а Стасик Гаврилюк там, в столице, понял, что нужно только изобразить деятельность, но ничего серьезного предпринимать не стоит, Василий Григорьевич Кормыченко размышлял: «Чем бы тебя припугнуть? Ага, кажется, знаю. Уж больно весело этим летом отдыхал, Федор Петрович! Конечно, ты теперь не в правительственном кресле, но все же, как-никак, ректор высшего учебного заведения, а воспитание подрастающего поколения это тебе не хуй морковкой! Педагога за блядство по головке не погладят! Моральный облик, едрёна матрёна!».
Кормыченко прекрасно знал, что Сергей Пинчук собирал на «Бригантине» компромат на высокопоставленных