Пустой город. Ирина Евгеньевна Михайлова
все эти обещания много раз и уже знаю, что он будет теперь ходить за мной всю ночь, хлопать дверьми, уговаривать, ложиться на свою пропахшую потом, вином и сигаретами кровать, вставать и снова ходить. И так до утра, пока не вырубится на несколько часов.
– Нет, – говорю я, – ты больше пить не будешь. Ты не выйдешь из дома, пока не зашьешься. Я не мама – я это терпеть не буду.
На этот раз из кухни ухожу я. Отец все так же сидит на корточках, затягивается сигаретой, которая дрожит в его руках. Я знаю, ему страшно и плохо. Но мне тоже страшно и плохо. Это то, что нас сближает. Сейчас, мне кажется, единственное.
. . .
Первая часть названия моего города происходит от слова «череп», что означает «холм», а вторая «весь» – «деревня». Получается – деревня на холме. Это как нельзя лучше характеризует мой город, который стоит на возвышенности, обдувается со всех сторон ветрами, а снизу омывается водой.
Наверное, поэтому в первый год войны здесь стали строить металлургический завод, переросший потом в комбинат, а затем в холдинг «Северсталь». Мне нравится название с двумя «с», которые словно усиливают стальной привкус. Если повторять это название много раз, то начинает слышаться стук колес – «сталь, сталь, сталь». Дракон, лежащий на одной лапе, готовый в любой момент расправить тяжелые крылья.
Почти все в городе связаны с комбинатом. Кто-то учится на литейщика или технолога, кто-то плавит металл в цехах, кто-то готовит, убирает, развозит. Этот комбинат занимает площадь целого маленького европейского города, и, чтобы попасть из одного цеха в другой, ездит автобус и остановки объявляет по названию цехов – Доменная, Водородная, Кислородная. Это целый мир, который каждый день принимает в себя новых людей.
Наша семья не исключение. Бабушка по отцовской линии работала на проходной. По линии мамы – бухгалтером. Оба деда литейщики. Только мама всю жизнь проработала медсестрой в железнодорожном ДЭПО.
Когда въезжаешь в город на поезде, то создается впечатление, что город и есть один большой завод – видишь только железные трубы, из которых вырывается дым. Я всегда боялась, что вместе с этим дымом вырвется что-то страшное. А в те дни, когда вместе с дымом вырывался огонь, а окна в домах плотно закрывали и не открывали весь день, отец говорил – «химию выбрасывают». Я не знала точно, что это значило, но становилось страшно.
Отец рассказывал, что особенно жутко было после Чернобыльской аварии – все думали, что однажды и здесь рванет. В тот год отец как раз окончил школу.
Аварии на заводе случаются регулярно. Хотя, о них не передают по местным каналам, не пишут в интернете. Но я помню, как страшно становится, когда воздух наполняется тяжелым туманом, какой опускается летом, в жару, если горят торфяники. Город знает, что в такие дни надо остаться дома, плотно закрыть окна, двери, вентиляционные отверстия, заткнуть влажными тряпками щель под входной дверью и дыры в оконных рамах, чтобы пары не проникли в квартиру. Много раз мы с мамой баррикадировались, весь день меняя полотенца – относили в ванну сухие и подтыкали мокрые. Город приучен к этому с самого детства. Любой ученик начальной школы может