Пустой город. Ирина Евгеньевна Михайлова
Я неуверенно нажимаю две знакомые цифры на домофоне, словно дом стал чужим сразу после того, как я из него уехала. А может, задолго до. В те нескончаемые вечера, когда я ждала маму с работы, а у нее была вечерняя смена, и она приходила не раньше часа ночи.
Отца я не ждала – в этом не было смысла. Он либо был на смене, либо бомбил, либо отдыхал, как он говорил, с мужиками, либо отсыпался. Именно так – отсыпался. Не спал, как все остальные люди. Как мы с мамой. А отсыпался. Приходил, быстро мылся после завода, смывая с себя тяжелый потный мужской запах, ложился на диван, который они с мамой никогда не собирали, включал телевизор и тут же засыпал под однообразное жужжание какого-нибудь сериала, прерываемое громко орущей рекламой. Проспать отец мог часов восемь – десять. Потом вставал, наливал себе до невозможности крепкий кофе, одевался и уходил. Я не могу вспомнить – делал ли он дома что-то еще? Обедал вместе с нами, разговаривал, помогал маме по дому? Не помню даже, чтобы они вместе ложились спать. У них были разные смены – когда отец приходил с вечерней, мама уходила в ночь. А когда мама приходила утром, отец уходил в день. Хотя так, как жили мы, живут все здесь. В этом городе – таком же тяжелом и потном, как запах отца, от которого невозможно избавиться, сколько не стой под душем.
В Москве, когда у меня появился Саша, и я стала оставаться у него на несколько дней, я удивлялась – оказывается, совместная жизнь может быть совсем другой. Можно засыпать и просыпаться одновременно, вместе что-то готовить, ходить в кино и просто гулять, смотреть сериалы, валяться на диване без дела, ходить по магазинам и тащить сумки, полные еды и ненужных красивых приборов для кухни, которые я любила покупать и которыми не умела пользоваться.
Неужели они не могли поменяться сменами, чтобы приходить домой вместе? Мне кажется, нет ничего важнее, чем ложиться спать с тем, кого любишь.
Домофон тревожно верещит, и после недолгих гудков я слышу хриплый, точно спросонья, голос отца.
– Да.
– Пап, это я.
– Яра?
Отец спрашивает неуверенно, будто сомневается, действительно ли это я – его дочь? Которая поступила в гуманитарный институт, а не в технологический, как почти все мои одноклассники, уехала в Москву, подрабатывает репетитором, а не стоит у станка. Неужели именно его дочь смогла то, что не смог никто из нашей семьи – вырваться из этого города.
– Да. Откроешь?
Домофон пищит еще тревожней и пронзительней.
Наша квартира на втором этаже пятиэтажной панельной хрущевки, пахнущей затхлым, построенной шестьдесят лет назад как временное жилье, но не снесенной до сих пор. Я быстро поднимаюсь, толкаю дверь – она уже открыта – и вхожу в темную тесную квартиру.
Через несколько дней после выпускного вечера я уехала поступать в московский институт и больше не приезжала домой. Ни на праздники, ни на каникулы, ни на выходные. Правда, отец и не настаивал. Первое время звонил, спрашивал стандартное – «как дела?» Потом стал звонить все реже и реже. Я же