Пустой город. Ирина Евгеньевна Михайлова
видела своими глазами полупустые полки. «Прям как в 90-е», – говорили вокруг. 90-е я не знала – я родилась в 2000-м. На моей памяти полки всегда были переполненные. Тогда мне было дико смотреть на остатки консервов, которые тут же кто-то хватал. Мы с Сашей, захваченные общей паникой, соскребли с полок все, что там оставалось. Люди шли к кассе с наполненными тележками, казалось, что они действительно, как советовали по телевизору, собираются сидеть дома, пока не закончится карантин. Смели все – крупы, консервы, мыло, туалетную бумагу. Интернет тут же наполнился мемами про пустые полки и людей, нагруженных бумагой и гречкой. Мы тоже заполнили тележку с верхом. Мне хотелось слиться с толпой, стать такой же, как все эти люди, и ждать вместе то ли конца света, то ли массового вымирания, то ли биологической войны. Но я не боялась – со мной был Саша.
Наш «Макси» название свое оправдал – полки полные. Я заполняю маленькую корзинку макаронами, хлебом, консервированной рыбой, туалетной бумагой и прочими припасами.
Бабушка рассказывала, как они жили сразу после войны – она родилась в 41-м. Как ее мама, когда варила картошку, отдавала ей целую, а сама пила воду, в которой картошка варилась, называя эту муть «суп». Как разрезала на две половинки яйцо, и одну половинку клала на платочек перед своей дочерью, а вторую заворачивала на завтра.
– А тебе? – спрашивала бабушка.
– Я уже ела другое.
Только когда бабушка выросла, а ее мамы не стало, она поняла, что никакого другого яйца не было.
Потом уже моя мама рассказывала мне про конец 80-х. Она тогда была моложе меня. «Покупать стало нечего, – говорила мама, – из магазинов исчезло все». Мама заваривала себе ложку зерна, все равно какого – какое находила дома – и пила этот раствор утром, в обед и вечером. Выживали те, у кого была дача или деревня. Маминому отцу от завода выделили землю под картошку. Парник не ставили – его бы тут же разворовали. Сажали только картошку, которую сторожили всей семьей по очереди. Но у многих и этого не было.
Мне сложно представить, каково это, когда нет продуктов. Просто нет и все. Я вбиваю в поисковик – «пустые полки в СССР» – и мне выпадают фотографии. Длинные стеклянные прилавки, за которыми ничего нет, кроме нескольких банок с консервами. Даже хлеба. Неужели это происходило в моем городе, в моей стране? Теперь понятно, почему люди, наученные опытом, чуть что – бегут скупать гречку. Они, словно по цепочке, заражают друг друга генетическим страхом, который передается, как вирус, и никакими масками и перчатками от него не защититься. Невозможно представить, что такое может повториться.
Я еще раз прохожусь по всему магазину и кладу в корзину дополнительно горкой тушенку и консервированную сайру.
Времени остается мало. Я плачу деньгами отца, беру два больших пакета и спешу домой.
Дома по-прежнему тихо. Я чувствую, что очень устала, а впереди еще так много. Больше всего на свете мне хочется сейчас же напиться, как отец, лечь спать и ни о чем не думать, но я не могу