Пустой город. Ирина Евгеньевна Михайлова
закрыли, всем спасибо, все свободны. Сигареты мои подай. На кухне оставил.
Он покачнулся, чуть не завалился на спину, но удержался.
– И что? Сегодня закрыли – завтра откроют, – говорю я.
– Много ты понимаешь.
– Знала бы – вообще не приезжала.
– Так я вроде и не звал. Два года не было. Можешь обратно дуть. Мне тут никто не нужен. Мне нормально тут, – отец закашлялся от такой длинной речи.
Я уже знаю, что его веселость и бодрость обманчива и недолга. Через несколько часов, когда эйфория от только что выпитого пройдет, начнется синдром отмены – ломка, тремор, дрожание рук, нестерпимая жажда, головокружение, потеря координации, боль в груди, бессонница и страх. Страх умереть прямо здесь и сейчас. Такой страх невозможно контролировать. Его можно только заглушить. Выпить еще. Потом еще и еще. И так – пока организм не начнет отказывать и постепенно отключать жизненно-важные органы.
– Это, вообще-то, и моя квартира тоже, – я открываю дверь в комнату, которая когда-то называлась «детской».
– Так тебе квартира нужна! Ты ради квартиры приехала? Так на, забирай! – он бросает ключи, чуть не попав в меня.
Я хлопаю дверью своей комнаты.
Отец фыркает что-то неопределённое, пытается встать, но у него это получается не с первого раза, потому что я слышу шум и грохот, точно от падения. Потом он топчется немного в коридоре и уходит на кухню, тоже громко хлопнув дверью.
Когда я лежала на боковой полке и слушала отголоски чужих разговоров, долетавших до меня ничего не значащими обрывками, я представляла, как увижу отца, которого не видела два года, как скажу ему то, что должна была сказать именно ему и именно сейчас. Думалось разное – он разозлится, начнет во всем обвинять меня, скажет, чтобы я сама решала свои проблемы, что я уже выросла, и он не обязан больше содержать и защищать меня. Я готова была ко всему, только не к этому. Увидеть пьяного отца сейчас, когда он мне нужен здоровым и сильным, невыносимо насколько, что мне становится обидно за себя. Хотя, может, я заслужила именно такого отца.
Я решаю уехать завтра же. Вернуться в Москву, и сделать вид, что ничего этого нет в моей жизни. Нет и никогда не было.
. . .
Моя комната совершенно не изменилась. Только словно бы постарела, запылилась, как старый ковёр, который при переезде в новый дом забыли снять со стены, и он остался висеть, постепенно из нового красивого и чистого превращаясь в тусклый пыльный и обветшалый. Комната маленькая, гораздо меньше Сашиной. У него умещается большой раскладной диван, телевизор, пианино, оставшееся, как и вся квартира, от бабушки, икеевский угловой шкаф, комод, стол, шведская стенка и полки с несколькими книгами. У меня же только кровать, небольшой комод, куда я складывала свои игрушки, стол, где когда-то стоял старый компьютер, и платяной шкаф.
Я ставлю сумку на пол, запираю дверь на защёлку, которую мы когда-то врезали с мамой на случай, если отец напьётся сильно и будет буянить, и достаю сигареты. Я знаю, что курить мне нельзя, но не курить сейчас невозможно.
В моей