Низковольтовые руны высокого напряжения. Марк Салимов
же подвешенным языком, Малик сердито засопел, перебросил ящик на другое плечо и зашевелил пухлыми своими губами, старательно проговаривая про себя наиболее подходящий, по его мнению, вариант достойного мужского ответа.
– Русский я! – родил наконец-то сердито он, – Но только башкирского происхождения.
Откровенно сказать, идея небрежно называть себя русским башкирского происхождения у Малика родилась довольно давно, задолго до этой дружеской перебранки, но осуществить её на практике после недолгих, но мучительных раздумий впервые удалось только теперь и только в ответ на этот вот провокационный демарш Виталия.
Да, была в паспорте Малика графа о национальной принадлежности, согласно которой его надлежало относить к таинственным и загадочным башкирам, каковыми они и оставались для него и выросших вместе с ним на казахстанской целине четверых братьев, равно как и для других народов, населявших многонациональный Союз, поскольку для самих башкир, впрочем, как и не башкир, восприятие его собственного этноса формировали материнские колыбельные, бабушкины сказки, отцовские матерки, хорошие соседи, счастливые друзья.
Однако колыбельные его мама-педагог пела почему-то исключительно на русском языке, безвременно почивших бабушек с народными сказками он никогда не знал, отец пока их не оставил, матерился также почему-то только по-русски, а в друзьях-соседях числились мальчишки и девчонки, представлявшие чуть ли не всю многонациональную общность.
Тем не менее, благодаря не рекомендуемым перед обедом советским газетам, дефицитным книгам и лимитированным журналам, а также редким познавательным программам радио и телевидения, по крупицам и крохам собирал он те разрозненные сведения, которые, как он полагал, помогли бы ему обрести долгожданную национальную идентичность.
Славным народом оказались эти башкиры, бившиеся вместе с другими народами России в Ливонскую и Крымскую войну XVI века, против польских и шведских интервентов в начале XVII века, в Шведском и Азовском походах, в Семилетней войне с Пруссией и с польскими конфедератами, в Шведской кампании России в конце XVIII века, а также в Отечественной войне 1812 года, Крымской войне XIX века и обеих мировых войнах…
Малик не понимал, кому и зачем было нужно дробить великую многомиллионную нацию на множество её мелких национальных составляющих, каждая из которых потом пыталась опять же непонятно для кого и зачем доказывать свою незалежность и «декабристость»?
А ещё, его занимал вопрос, какие национальности указали бы в советских паспортах у великих русских поэтов Михаила Лермонтова и Фёдора Тютчева, у великих русских писателей Ивана Тургенева и Александра Куприна, у великого русского художника Ивана Айвазовского или у великого русского учёного Николая Лобачевского?
Как бы то ни было, но абсолютное большинство Малика родных и знакомых не понимали занятую им позицию в национальном вопросе. Причём, как ни странно, не понимали даже и кое-кто из этнических русских,