Дикарь. Алексей Жак
в шланге прыскали с десяток струек. Лужи увлажнили дощатую в проплешинах палубу чернильными кляксами. Вода просачивалась сквозь древесное волокно, будто в губку. Дерево бурело, умягчалось, и волновалось, как болото.
Старый отложил рамку для вязки – решетку из пропиленовых нитей, стягивающих прямоугольный каркас из медной трубки.
– Садись, покурим.
Столько, сколько курили моряки, никто никогда не считал, не сосчитать. Курили всегда и везде, на ходу и сидя, в перерывах и между, курили в походах под брызгами волн и под дождем, на отдыхе в кроватях и за столом, в коридорах поликлиник, где сдавали анализы, и даже в реанимации, если понадобится. Сергей не раз бросал это занятие, но увлекаемый неукротимой стихией сдавался.
– Сейчас, только вентили закрою, – принял вызов он.
Старый сидел и ждал под тихое журчание фонтанирующих струек, умирающих на глазах.
– Я в Москве был проездом, – начал он без подготовки. – Там большущий универмаг около вокзала.
– Знаю, – сказал Сергей. – Это у трех вокзалов.
– Я с Казанского уезжал, – продолжал Старый. – Очереди в магазине, в билетные кассы. Сам, наверное, знаешь.
– Знаю, большая свалка. Очереди и в театры, и за колбасой, и за туалетной бумагой.
– Все-таки лучше, чем в деревнях.
– Не думаю. Ну ладно, как здесь то оказался?
– Как все – из резерва. «Зеландия» перед ремонтом в шикарном рейсе была. Я в кадрах с одним земляком разговаривал: он рассказал такое, что слюнки потекли. Еще инспектор, бляха муха, талдычит одно: будет лучше, будет лучше. Сука. Куда уж лучше. Три месяца стоим. Ни конца, ни края, ни видно.
– Ты, как Макс. То же самое сказал, когда я появился.
– Так, не мудрено. В одной каше варимся. Он же за мной увязался, еще с Архангельска. То же прельстился посулами, – Старый взмахнул рукой. – Бля, были же варианты!
– Я полгода ждал направления, – в свою очередь пожаловался Сергей. – Взял за свой счет, и домой. Надоело сидеть в Архангельске: днем мерзнешь у отдела кадров, или толкаешься среди резервистов в коридорах, а вечером – телевизор в актовом зале гостиницы для моряков, или та же холодная постель с казенными простынями. Каждую неделю звонил, и на-ка дождался.
– Ты женат? – спросил Старый.
– Холостой, не обзавелся семьей. А трахать кого попадя – это не по мне. А ты?
– У меня жена, – вздохнул почему-то Старый, – и дочка. Три года.
– Скучаешь?
– Я деньги должен зарабатывать, а вот сижу здесь.
– Увольняйся.
– И куда я пойду? В поселок – за копейкой. Я с рейсов такие бабки привожу, нам на год хватает. – Он почесался, раздумывая. – Вот, выйдем, как обещают, дай бог осенью, до заморозков, заработаю, дом дострою. Я же дом строю. Не большой, один этаж с чердаком. Но собственный. Жена давно мечтает отделиться, – она с моими родителями