Тетради 2017 года. Александр Петрушкин

      Язык замкнётся в языке

      замка, доставши

      в нём немоты красивый мёд

      который чаще

      блистает в снеге и – в сугроб

      вливаясь – лошадь,

      сама есть снег, но след её

      растает позже,

      чем твой фонарик,

      что в руки таился коже,

      как светлячок ход пробурив.

      и – разворошен,

      как муравейник – человек

      из сна достанет

      своё прозрачное лицо.

      Затем – отпрянет.

      Бегство твоё было похоже на яблоко, что скатилось

      по ступеням росы, что рассыпали ромалы в сене —

      оставалось идти там, где дыхание билось белой мошкой

      над дугой человека парящею как молоко над крынкой —

      запотело молчанье твоё – всё достижимо,

      всё приходит, встаёт как колокол медный над головою,

      качает шарик окна, как младенца птица,

      кушает отсутствие наше напополам с половою.

      там, где ты рай нащупываешь – как русло

      наметив себе, голавль сбывается льдом с рекою,

      отражение подсекает тебя, как рыбак отраженье

      своё, и лицо его ловит воды последний глоток.

      Дальше – жажда, глухое жженье, ожог кислорода,

      что ест его изнутри, как яблоко воды воду,

      человек каждое своё движение, рыбак рыбу,

      пойманную собою.

      Половина человека

      остаётся на земле

      в его датах, в речи, в веках,

      перечисленных золе

      неотложным переводом

      и одышкою парной

      оленят, идущих рядом

      с тем, что он здесь звал душой.

      Только после обернётся

      половина посмотреть,

      где вторая половина —

      так похожая на смерть,

      но увидит снизу кольца

      из прозрачных оленят,

      и заплачет в это небо,

      что назад не возвратят.

      Воздухоплаватель заходит в кабинет.

      Становится всё выше. Свет нарушен,

      как карта, на которую лёг путь,

      который Бог и рукава от шубы,

      где дирижабли света ночь сожгут

      в кострах отсутствия,

      в бездонном кислороде

      покажется, что карты неба ждут

      из черепашьей белой круглой кожи,

      как будто срезы дерева, шуршат

      и вырезают земли из под кожи,

      и шьют созвездия и птиц, как будто вожжи

      полёта их совсем ещё не ад.

      Табачный дым, облапивший – как карту —

      отсутствие простора и опор,

      держащих вес отсутствия,