Тетради 2016 года. Александр Петрушкин

      Барьер из дерева и сна.

      Я верю, что, сойдя с ума,

      в них звука сыплется желток

      и пузырится, как ожог.

      Ожегшись длинною пургой —

      земля растёт вокруг трубой

      по центру шёпота, стыда

      в кровь перекрашенных. Легка

      их поступь, их зазор, просвет,

      напоминающий, как смерть

      летит вокруг как будто жизнь

      с ней приключилась и не вниз,

      не вверх толкуя свой полёт,

      раскрывший клюв, где снег идёт,

      где идиот живёт в саду,

      её прижавший к животу

      в котёнке, в ледяной воде

      в диагонали и дожде,

      пересекающем барьер,

      как слепоту, которых две.

      Велосипед дождя катается по крышам,

      чьи ангелы из спиц нарушены и слышат —

      на цыпочках молитв приподняты своими

      промокшими людьми, как мякиши живыми.

      И ты идёшь во двор с прозрачными ногами —

      искать велосипед, шуршащий между нами,

      что слышит, как растут антоновка и камни:

      как брат или сестра – касаясь животами.

      Что со мной остаётся —

      то не имеет причины,

      вытащит из меня

      ножичек перочинный

      неумолимое детство

      малое там, где шарик

      гелиевой рукой

      нас в кислород строгает

      в Каменске или где-то —

      и, утерявши нитки,

      шарик по мгле летит

      такой же, как лошадь зыбкий.

      По контуру совы

      Есть роща, а в ней львы —

      В них счастье тоже есть,

      Но им его не съесть.

      Где ночь лежала у виска —

      зову холодного отца

      звездой, молекулой – имён

      не выбирая там, как тёрн.

      Скрипят здесь атомы, Аид

      теряя то меня, то вид,

      то хлев нагретый молоком

      стекающим, где смерть окном,

      как ворон [космос, а не глас]

      косится в жизни новый глаз,

      встаёт невнятно у виска

      канюча люльку у отца.

      Созреет ранет и разбрызжет птицу по ветру,

      и вновь соберёт из коллекции местных зерцал —

      и лампочку в ней повернёт – и темень в пейзажах разметит,

      в дыхания нить часовую обрушив овал

      её бесполезного тела – чью пряжу из звука

      ранет белый вяжет, как мать свой бугристый живот —

      пока свет скрипит в нём повозкою длинной, и чутко

      ладони иной стороны в пересвет фотографий кладёт.

      где