Тетради 2016 года. Александр Петрушкин

      Испаряются птицы, слетая на свет

      круговой, как берёза стоящая в боге —

      что, вполне вероятно, получили ответ,

      чтоб оставить его на холодном пороге —

      и, распавшийся пот раскрутив на груди

      рахитичной своей, потому что пернатой,

      их фотоны и волны летят впереди

      их теней, через снег обернувшись – как атом,

      когда падают птицы в своей полутьме

      (подзаборной, фонарной) из ада и рая —

      и, столкнувшись, разносят хлопки по стране

      на окраинах слов и их скрипа сгорая.

      Ты возьмёшь себе выдох промокший до слёз

      древесины разбухшей от синичьего сока

      и окажется мир незнакомым, как плоть,

      из которой плывёшь, как большая сорока.

      Обмелели холмы или мельницы их

      свет занёс по окружность зрачков лошадиных —

      и лежит в земном мясе, один на троих

      холм врастающий в небо на пчёлах недлинных,

      и свободно вращаются в нём жернова,

      холм крошится в муку, что поднимется к верху

      и мерцает, как речи живой голова,

      и кроится тоской лошадиной по бегу,

      он плывёт, как плоды в животах у реки,

      что откроются медленней женщин, не сразу,

      потому что глубины его высоки,

      да и он уподоблен туннелю и лазу

      в этих водах, чьи слайды ложатся к земле

      и снимают, как Бога, свои опечатки

      что оставлены ими на всяком угле

      заштрихованным светом – человечьим и шатким.

      Вот и трое растут плоскодонкой-звездой,

      именуя своё за трещоткою птичьей,

      что уносит не холм коготками в гнездо —

      только лошадь и звук от неё неотличный,

      а звезда в тёплой птице механизмом шуршит —

      то клокочет, то квохчет, то камнем бежит,

      кровь тачает, лежит, выцветая

      в молоке, что вершится, как амен.

      Холм скворчит на ложбине случайной её —

      и целует её жеребёнка, как Бог

      в лоб и в темень, в прозрачные лица,

      что текут изо лба кобылицы.

      Заводи разговоры со мною, как ключ

      ощущая дыхания пот, перекличку

      с крайним ангелом, что был засеян тобой

      в моей плоти песчаной, в эту кислую дичку.

      Поверни этот ключ, эту тень на стене,

      что скорее болезнь или дверь в переходе,

      или свет на запутанной, как бороде,

      насекомейшей речи, что в кожаном ходит

      этом самом мешке, что несу на себе,

      в месте вязком, как речка из мокрого детства,

      когда девочка рядом на глине стоит —

      и торопится воздух пред нею раздеться.

      Заскрипит во мне ключ и вскипят зеркала

      и пейзаж разобьется