Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны. Вячеслав Навроцкий
было в некоторых случаях полное устранение, а в некоторых – существенное исправление порочных явлений, преобладавших в государстве» (цит. по Чудинов 1996).
Таким образом, по мнению Берка, «мирное преобразование государственного строя Франции было не только возможно, но и реально велось в годы правления ее последнего короля» (Чудинов 1996). Такой же взгляд на французскую революцию был у Токвиля, который полагал, что Франция 1780-х не находилась «в упадке; скорее можно было сказать в то время, что нет границ ее преуспеянию…» (Токвиль 1997). Однако эта точка зрения была подвергнута яростной критике как соратниками Берка (вигами) в Англии, так и либеральными историками во Франции. В XX веке мнение Берка принималось всерьез только сторонниками «теории заговора». Ральф Эпперсон в свой знаменитой «Невидимой руке» описывает Францию Людовика XVI почти теми же словами, что и Берк:
«Правда состоит в том, что до Революции Франция была наиболее процветающей из всех европейских государств. Франции принадлежала половина денег, находившихся в обращении во всей Европе; за период с 1720 по 1780 гг. объем внешней торговли увеличился в четыре раза. Половина богатства Франции находилась в руках среднего класса, а „крепостным“ земли принадлежало больше, чем кому-либо другому. Король уничтожил использование принудительного труда на общественных работах во Франции и поставил вне закона применение пыток при дознании. Кроме того, король основывал больницы, учреждал школы, реформировал законы, строил каналы, осушал болота для увеличения количества пахотной земли, и построил многочисленные мосты, чтобы облегчить движение товаров внутри страны» (Эпперсон 1999).
Что касается академической историографии, то она на протяжении двух столетий трактовала «Размышления» Берка как памфлет, основанный не на фактах, а на эмоциях и идеологических предпочтениях консерватора. Ситуация стала меняться лишь к концу XX века. Если раньше историки либерального направления трактовали революцию 1789 года как борьбу французской нации с деспотизмом, а историки социалистического и марксистского толка видели в ней победу капитализма над феодализмом, то к концу XX века эти версии наконец-то были отброшены как примитивные и противоречащие фактам. Ученые пришли к согласию, что французский абсолютизм весьма далеко отстоял от «деспотизма», а общественный строй Франции – от феодализма (более того, теперь ставится под вопрос правомерность использования этого термина даже как обобщающей характеристики средневековой Европы). Этой точки зрения придерживается, в частности, один из крупнейших в современной Франции специалистов по «Старому порядку» Жан-Кристиан Птифис, автор подробнейших биографий Людовика XIV и Людовика XVI (Petitfils 2002, 2005). В этом же направлении произошли изменения и в российской историографии (Чудинов 2006).
Указанный пересмотр оценки роли «объективных» и «субъективных» факторов в динамике