Дом на берегу. ЮМ
догадалась, насколько он раздражен.
– Пойдемте, – едва успел он произнести, как раздался дикий крик. Я не сразу поняла, что это вопит ребенок, – Колин, – успел объяснить Леонард в короткую паузу, после чего крик возобновился, не выражающий ни боли, ни страха – чувств, заставляющих детей плакать обычно. Только ожесточенность. На лбу Леонарда возникли морщины. Я подумала, что мистеру Леонарду, должно быть, непросто с его семьей.
– Позже, Анна, – сказал он громко, – Не следует начинать в этот день, если он не в настроении. Пока привыкайте к дому. Я успокою Колина.
Он спустился с лестницы, ускоряясь, прошел к другой, ведущей в правое крыло, взбежал по ней и исчез за дверью (когда он распахнул дверь, я расслышала прерывистые всхлипывания).
Я вернулась в свою комнату, касаясь рукой стены, чтобы ориентироваться в темноте, и села на кровать. Так кричал ребенок? Что же это за ребенок? Я вздохнула.
За окном шумело море.
Я попыталась почитать книгу, которую привезла с собой, но не воспринимала слова, и даже иллюстрации, нравящиеся мне с детства, потеряли все свое очарование. В этих синих стенах мне было одиноко и холодно. Я люблю одиночество, оно друг для меня. Но когда вместе с ним приходят тревога и беспокойство, оно становится невыносимым. Конечно, я могла бы спуститься в кухню к миссис Пибоди, выпить чашку чая, но тогда, возможно, мне придется отвечать на многочисленные вопросы. Миссис Пибоди неплохая женщина, но она любопытна и говорлива. Я еще не готова перебирать свое прошлое, не только говорить, но даже думать о нем, следовательно, мне лучше держаться от экономки подальше. Пока что мне следует освоиться в настоящем. Или, для начала, в доме.
Я зажгла свечу и вышла из комнаты.
Я прогулялась по темному дому, может быть, для того, чтобы успокоить себя, «привыкнуть», как сказал Леонард. Большинство комнат были заперты, остальные тоже не представляли собой ничего интересного (высокие шкафы с мутными от грязи застекленными дверцами, громоздкие кресла в чехлах). Меня немного смущало, что на эту прогулку мне никто не дал позволения, но черные щели приоткрытых дверей уже не так тревожили меня, когда я убедилась, что за ними только пыльная мебель. На втором этаже левого крыла не жил никто, кроме меня, и я почувствовала себя изолированной от всего человеческого мира. Я решилась подняться на третий этаж, где обитали мистер Леонард, Уотерстоуны и Мария. Там пол был выстлан алым ковром и на стенах горели позолоченные светильники. Я заглянула в библиотеку, с высокими стеллажами книг, кажется, очень большую, но не вошла в нее, опасаясь, что встречу мистера Леонарда или еще кого-то, и затем спустилась обратно по лестнице.
Как странно пах этот дом. Заброшенностью. Ненужностью. Нелюбовью. Я чувствовала, что тоска, тягучая и липкая, словно остывший сироп, разливается во мне. И откуда этот мертвенный холод в коридорах? Едва отгорело лето.
Все больше дом не нравился мне, мне хотелось выбраться из него.
Я спустилась по какой-то лестнице, толкнула какую-то