Минус тридцать. Генрих Эрлих
председатель.
– Да погниет у тебя все. Картошка мокрая, голова два уха.
– А раскидывать зачем?
– Прикрыть твое преступное головотяпство. Раньше бы точнее ярлычок приклеили – вредительство. В общем, так – я эту работу делать не буду. Обидно!
– За державу, что ли?! – налетел на него Штырь.
– У меня обижалка маленькая, на державу не хватает, мне за свой труд обидно и за труд студентов наших, хотя им, по молодости, скорее всего на это наплевать.
– Понаехали тут, умники, – начал заводиться председатель.
– Действительно, что вы здесь умничаете? Сказано буртовать – буртуйте, – поддержал его порыв Штырь. – В конце концов, это приказ.
– Чего? – навис над Штырем Почивалин. – Кто же это мне приказывать будет?
– Да хоть я! Я здесь начальник.
– Говнюк ты, а не начальник. Мальчишка!
Дело шло к драке, к драке в самой страшной необратимой форме – к трезвой драке. Манецкий влетел в круг и руками развел Штыря и Почивалина.
– Брейк, мужики, брейк. Все успокоились. А ты, Егор Панкратьевич, зря нас обидел. Мы не умные, мы – читающие.
– И что же вы такое умное читаете? – с язвинкой спросил председатель.
– Постановления партии и правительства, – со всей серьезностью ответил Манецкий. – Так вот, практика буртования этими постановления категорически осуждена. Подставишься, Егор Панкратьевич. И засадят тебе, ежели захотят, по самые помидоры. Так что, забудь об этом, потом еще нам спасибо скажешь.
Конфликт еще взметывался резкими жестами, но явно шел на убыль. Манецкий расслабился, но тут с неожиданной стороны последовал новый взрыв.
– Я вашей практики не знаю. У нас бы каждую эту картошку вымыли, вытерли и в отдельную бумажку завернули, – раздался голос Като. – За это я сказать не могу. Но я знаю, что у нас работников всегда кормят. Пусть мамалыгой, но вдоволь. А как здесь работать молодому здоровому мужчине?! Две котлетки с ноготок на обед! Я так не могу, я отказываюсь работать, – крикнул Като под одобрительный гул отряда.
– Зажрались вы в вашей Москве! – бросился в контратаку председатель.
– Мы не только зажрались, – встряла Алла, – мы еще привыкли мыться хотя бы раз в неделю. Я согласна с Като, следующий выход в поле – только после бани. А до этого – увольте.
– Понаехали тут на мою голову!
– На себя посмотри!
– Это политическая акция, вы все ответите!
– Сам дурак!
– Разбираться не здесь будем!
– А мы с тобой здесь разберемся, хоть душу отведем!
Крик стоял до обеда.
Тетка Настя отсчитала деньги и передала их Манецкому.
– Спасибо, ребята.
– Вам спасибо. Мы всегда помочь рады. Как там хозяин-то?
– Мечется по комнате.
– С женой, что ли, плохо?
– Там если не хуже – уже хорошо. Ломает его.
– Понятное дело. Дня три-четыре придется потерпеть.
– Не впервой.
– Ну, мы пошли.
– Вы