Огни чужой деревни. Саша Ханин
вещал между тем дед, потрясая скрюченным желтоватым пальцем. – И огромная звезда упала на треть рек и источников. Имя звезды было полынь.
– Давай, дед, жги! – подначивали покалеченного деда комбайнеры.
Бригадир стоял и смотрел. На поле, перед самой жаткой комбайна звеньевого была странная плешь. Пшеница там не росла, и ромашки тоже не росли, и ничего не росло. Посреди это плеши на черной земле лежал скелет человека в полуистлевшей фашисткой форме. Рядом стоял сильно ржавый пулемет, а от пулемета к запястью мертвеца шла покрытая ржавчиной цепь наручников.
– Почернело солнце и стало, словно власяница, и вся луна стала кровавой. Звезды небесные попадали на землю, как крыжовник…
– Ты, дед, меня не зли, – посоветовал бригадир Селивантию.
Откуда-то появился Вовка Отрощенко, ухватил деда за ворот пиджака и увел от греха подальше. Дед почти исчез на горизонте, но вывернулся-таки из стальных рук ремонтника и погрозил комбайнерам своим искривленным пожелтевшим пальцем.
– Неразумные, попомните еще слова мои! – пообещал Селивантий. – Говорю вам, грядет час Черной Страды!
Отрощенко не стал долго терпеть это безобразие и дернул деда за ворот со всей силы. Селивантий охнул и куда-то пропал.
Бригадир стоял возле скелета фашистского пулеметчика, широко расставив ноги в пыльных кирзовых сапогах и скрестив на лобке руки. На лацкане его пиджака словно капля застывшей крови горела рубиновым светом звезда Великой Отечественной Войны. За его спиной по нескошенной пшенице легкий ветерок гнал волну. Из-за березовой посадки выглядывало веселое солнышко. Небосвод был безоблачен и хрупок.
– Вы чего тут столпились, мужики? – с укоризной спросил бригадир. – У нас же вроде страда? Прямо, как дети малые. Скелетов не видали что ли? А сколько их еще лежит в полях нашей Родины: своих и врагов. Всё, хлопцы, хорош баклуши бить. Давай, по машинам!
Механизаторы тихо разошлись, возле страшной находки остались только Валера Борисенко и бригадир.
– Афанасич, а как с фашистом быть? – спросил звеньевой.
– А что фашист? – бригадир задумался. – А ведь верно, не дело его так оставлять. Похоронить, наверное, надо.
– А пускай его школьники в краеведческий музей заберут, – предложил Борисенко. – А то у нас, скажем прямо, экспонатов не густо. Какая-то граната и кусок гусеницы от Т 34. А тут целый фашист, да еще с пулеметом.
– Дельно, – похвалил бригадир. – Надо, чтобы «полуторка», когда обратно, пустая идет, в Синьково заскочила. Или нет, я лучше сам съезжу.
Дорога в поселок шла через деревню Савельево. Белый утренний свет бил в кабину сквозь ветви яблонь и вишневых деревьев. В глазах рябило. Узнав дом Валеры Борисенко, бригадир заглушил мотор и покатил на холостом ходу. Ладный был домик у звеньевого. В три окошка. Крытая жестью крыша горела на солнце. Из трубы поднимался в высокое небо сизый прозрачный дымок. Вдоль забора росли кусты шиповника в розовых и белых цветах. На кольях ограды весело поблескивали