.
что респектабельная журналистика безполезна для ума, вы пришли ко мне, – поинтересовался он. – Что, как вам кажется, вы умеете?
– Всё, для чего могут пригодиться перо и чернила, – сказала она.
– Брать интервью? – предположил он.
– Всегда считалось, что у меня получается задавать неловкие вопросы, – заверила она его.
Он взглянул на часы.
– Даю вам пять минут, – сказал он. – Проинтервьюируйте меня.
Она пересела на стул за его столом и, открыв сумочку, достала блокнот.
– Каковы ваши принципы? – спросила она. – Они вообще у вас есть?
Он внимательно посмотрел на неё через стол.
– Я имею в виду, – продолжала она, – с каким из фундаментальных правил поведения вы связываете свой успех?
Она подалась вперёд, вглядываясь в его глаза.
– Только не говорите, – не унималась она, – будто у вас их нет. И будто жизнь есть лишь обычный слепой шанс. Подумайте о тех юношах, которые опираются на ваш ответ. Разве вы не поделитесь с ними откровением?
– Поделюсь, – задумчиво ответил он. – Весь фокус в вашей детской мордашке. При обычных обстоятельствах я бы понял, что вы водите меня за нос, и указал вам на дверь. Я же на мгновение почти ощутил желание ответить вам какой-нибудь идиотской банальностью, которая бы подняла меня на смех в глазах всей Флит-стрит17. Почему вас интересуют мои «принципы»?
– Вообще-то они меня не интересуют, – пояснила она. – Но это именно то, о чём люди говорят, когда обсуждают вас.
– И что же они говорят? – потребовал он ответа.
– О ваших друзьях, которых у вас никогда не было. И о ваших врагах, что они вечно последние, – проинформировала она его.
– Вы годитесь, – рассмеялся он. – Для девяти из десяти подобная речь угробила бы ваши шансы. Вы распознали меня с первого взгляда и поняли, что это будет интересно только мне. Ваша интуиция вас не обманула, – добавил он. – Как говорится: всегда следуйте ей.
Там же и тогда же он дал ей поручение провести разговор по душам с джентльменом, которого редактор отдела «домашних новостей» «Ежедневной рассылки» назвал бы «ведущим литературным светилом» и который только что изобрёл новый мир в двух томах. Она задавала ему детские вопросы и слушала с широко распахнутыми глазами, пока он, сидя напротив и доброжелательно улыбаясь, обнажал перед ней все внешние хитросплетения творчества и объяснял доходчивым языком необходимость тех изменений и улучшений, которые он надеялся привнести в человеческую натуру. Когда на следующее утро он прочёл в холодной печати то, что наговорил, у него наверняка волосы встали дыбом. Распространяться перед восхищённым взглядом невинной простоты и обращаться к охочему до веселья уху чёрствой публики – не одно и то же. Ему следовало об этом подумать.
Впоследствии его успокоило то,
«Газетная» улица в Лондоне.