Пять/три. Тери Аболевич
нам всем туда надо?
Наверху со стороны дороги Толик заметил огонёк, тот двигался к дому. Должно быть, Потапыч со своей керосинкой. Пора назад.
И действительно, когда Толик открыл дверь, он увидел сидящего за столом маячника. И не одного. Напротив него расположился незнакомый мужичок – такой же растрёпанный и слегка потерянный, как прошлая гостья, но вроде довольный. На нём была тельняшка и моряцкие брюки, а в руках он теребил видавшую виды бескозырку – странную какую-то, с полосатой оранжево-чёрной лентой, как будто георгиевской.
– Толик. Проходи, поставь чайник, – бросил Потапыч. Он уже достал из ящика лист бумаги и принялся мастерить кораблик.
У Толика закружилась голова. Ходят и ходят из ночи, а потом исчезают. Нет, Потапыча придётся пытать, чтобы сознавался.
– Спасибо, парень, – подал голос гость, когда перед ним поставили чашку с горячим чаем. Ну, этот хотя бы в своём уме.
– Ты пей, отогревайся. Сам знаешь, самое сложное позади, дальше только в путь. Так что вот чайку тяпни, у меня почти готово, – Потапыч и правда в этот раз гораздо быстрее управился с корабликом.
– Спасибо, спасибо. Так привечаешь, будто птица важная, давно тепла такого людского не видал. Да и вообще никакого не видал, – мужичок вздохнул. – А ты вот, малой, тоже молодец, за чай тебе благодарность.
Гость довольно отхлёбывал из чашки, прикусывал печенье как-то боком. Бескозырку он положил на стол, и Толик прочитал золотые буквы на ленте: «ГВАРДЕЙСКIЙ ЭКИПАЖЪ». В его голову это уместиться уже не могло, поэтому он просто сел на табуретку в уголке и смотрел, как Потапыч заканчивает с корабликом.
Вот он вручил его гостю, тот повертел его в руках без особого благоговения, только добродушно хохотнул.
– Здрав будь, малой, – бросил он на прощание притихшему Толику, и маячник с моряком ушли в ночь. В помещении остался всё тот же странный запах то ли сладких духов, то ли морской тины – всё вместе.
Толик стал убирать со стола. Чашку вымыть – и на полку, печенье и салфетки – в шкаф. Лишнее выкинуть. Крошки со стола вытереть. Клеёнку он оттирал уже со злостью – до его сознания докатилось, наконец, полное непонимание происходящего. Какой, к чёрту, «гвардейскiй экипажъ»?! Какие керосинки, какие полоумные тётки?! «Ответишь ты мне, Потапыч, допрошу с пристрастием, так и знай».
Пока Толик вымещал гнев на клеёнке, входная дверь открылась и на пороге появился маячник. Он впустил вперёд себя небольшой холодный вихрь.
– Оденься, поди посмотри. Ты ещё не видел, – сказал Потапыч и вышел обратно на улицу.
Толик со злостью швырнул тряпку в раковину. Вот так, «поди посмотри», раскомандовался. Но он всё же натянул куртку, шапку, зашнуровал ботинки и вышел наружу.
Мир там переменился. Темнота, серость, ночь – всё ушло, осталось только небо, оно одно сейчас было снаружи. Облака разошлись, и там, вверху, бегали бледно-зелёные всполохи, широкие полосы света перетекали друг в друга, двигались, танцевали. Северное сияние.