Наездник Ветра. Григорий Александрович Шепелев
на Подолии становилось страшно. Почти во всех кабаках сходились лихие. Они делили добычу и обсуждали, что бы ещё сотворить недоброго. Если трём-четырём кампаниям удавалось вместе напиться и не поссориться, они шли на купеческие подворья. Случалось такое редко и всякий раз влекло за собой большое кровопролитие, потому что купцы имели дружины, способные дать отпор киевским ватагам. Но не всегда отпор был успешным. Когда лихие вламывались в подворье, остановить их было под силу только княжеским отрокам. Их вмешательство вряд ли обходилось купцам дешевле, чем разорение от разбойников, но купцов уж никто не спрашивал. На подворья мастеровых лихие не лезли – плотники и молотобойцы дрались отчаянно, да оно того и не стоило.
Когда гусляр и Рагдай сошли на Подолие, полил дождь. На площадях сразу стало немноголюдно. Но у купцов всё равно дела продвигались – ушли зеваки, а тех, кому вправду нужно было что-то купить, дождь не распугал. Торговые лавки стояли ближе к подворьям, кабаки – всюду. Один из них притаился между Жидовским подворьем и постоялым двором. Народ обходил почему-то этот кабак. Именно в него старик и завёл Рагдая.
Дверь этого большого, светлого кабака была нараспашку. Стол был накрыт для обильной трапезы, но за ним сидели лишь двое: жид средних лет – должно быть, хозяин, и скоморох – молодой, пригожий. В дальнем углу, возле печки, дремал, сидя на цепи, небольшой медведь. Худая жидовка возрастом чуть постарше Рагдая на стойке резала хлеб.
– Здорово, ребята! – гаркнул гусляр, входя со своим попутчиком. Скоморох и жид разом встали и повернулись на голос так, будто им крикнули «Пожар!» Жидовка со страху взвизгнула и порезала ножом палец. Только один медведь даже не повёл бровью.
– Леший принёс тебя, Вирадат, – посетовал жид, снова опускаясь на лавку. Сел и его приятель, цокнув досадливо языком.
– Да что за беда у вас? – удивился дед, – опять, что ли, крысы пробрались в погреб и всё погрызли?
– Если бы, – усмехнулся жид, хоть весело ему не было, – ждём гостей пострашнее крыс. Да уж вы садитесь, коли пришли! Как друга твоего звать?
– Его звать Рагдай. Он в Киеве вообще никого не знает.
– Завидую, – вздохнул жид и ласково обратился к жене: – Агарь, поди глянь, не идут ли гости?
Жидовка с досадой молвила, что работы невпроворот, но всё-таки вышла, обмотав тряпкой кровоточащий палец. Вошедшие, между тем, уселись за стол, и гусляр представил старых друзей:
– Хайм. Лелюк. У печи – Топтыга. Этим троим, Рагдай, смело верь!
– А кто сказал ему, что он может верить тебе? – хмыкнул скоморох.
– Весь Киев об этом знает! – запальчиво возразил гусляр, – да, много кому я песни пою, но ни в чьих делишках ни разу не был замешан!
– Жаль, не до смеху мне, – съязвил жид, – а то бы я лопнул.
Лелюк наполнил вином четыре малые чаши. Выпили.
– А какие гости придут? – спросил, утерев усы рукавом, гусляр.
– Да всё те же гости – Хорш и Горюн с ватагами, – сказал Хайм.
– Сновид