Князь Рязанский. Михаил Васильевич Шелест
О житье-бытье поговорим, что на Московии деется, скажешь… Скажешь ведь? – Он с улыбкой посмотрел на меня.
– Скажу, чо не сказать? С меня слово не брали.
– Вот и славно… Скамью княжичу! – Приказал он громко.
* * *
Мы проговорили с ним долго. Он расспросил меня про свадьбу Ивана, про мои сны, про Василия, про стояние под крепостью, про батюшку, проверил мои познания в греческом. Допрос он вёл так грамотно, что не будь и я неплохим специалистом в этом деле, не понял бы, как получилось так, что я раскрылся перед ним полностью. Я рассказал ему даже про свои черные мысли, посещавшие меня, когда я охранял княжича Ивана.
– А он знал, что ты по ней сохнешь? – Он неожиданно спросил меня после возникшей на какое-то время паузой.
– Кто, «он»?
– Василий.
– Знал, как не знать. Батюшка давно сговорился с князем Борисом обженить меня на его дочери. Не важно на какой. А когда эта малявка… мне понравилась, сильно рад был. Сватовство Ивана на ней отца мово и сломило…
– Политик, – сказал со значением князь Дмитрий, с ударением на последнем слоге.
– Понимаю, но мне каково?
– Знаешь, я отпущу тебя, – сказал он, внимательно вглядываясь в моё лицо.
– Спаси тебя бог, Великий Государь.
Я увидел, как он вздрогнул.
– Это по-гречески.
– Я знаю…
Он помолчал.
– Так вот. Я бы посоветовал тебе вернуться в Московию и подождать, пока я верну её себе взад. Ждать не долго. Месяц-два. Скоро подойдут ливонцы. По зиме и двинемся на Москву. И Тверь станет моей. Ивану голову срубим… И обженю я вас с Марией Тверской… А можно всё и быстрее сделать, – сказал он со значением в голосе.
– Как? – Вырвалось у меня.
– Потрава. Скорми обоим князьям порошок, что я тебе дам, и всё. Мария твоя. Она ведь ещё не порченая. Мала еще. До её пятнадцатилетия можно и пережениться, если Ивана не будет. А я вам вотчину отдам… Тверь возьмёшь?
Я стоял, поникнув головой. Потом поднял взгляд на Дмитрия.
– Слово даёшь?
– Даю.
– Не обманешь?
– Нет.
Я стоял, сложив опущенные руки перед собой и смотрел ему в глаза. Глаза не врали.
– Я верю тебе, князь, – сказал я, и сделал маленький шаг к нему, чуть выдвинув вперёд свою правую руку раскрытой ладонью вверх.
Он поднялся с кресла и подошёл ко мне. Посмотрел на мою ладонь, и уверенно пожал её. Яд из моего перстня брызнул ему на ладонь.
– Не волнуйся так, – сказал он, растирая мой «пот» другой ладонью. – Вот это и есть «политик».
* * *
– Согласен. Это и есть настоящий «политик», – подтвердил я свои мысли, смывая яд с ладони. Хотя я и принял противоядие, но гигиену никто не отменял.
– Дайте пожрать, командиру.
– Чой то ты по-немецки заговорил, как от князя пришёл, – спросил хитро десятский, поливавший мне из фляги, отдавая рушник.
– Заговоришь тут… У них этих немцев по городу ходит… Как собак. «Гав-гав-гав», «гав-гав-гав», токмо и слышно, то собака, то немец лают.
Все,