Русалим. Стихи разных лет. Станислав Минаков
Егорий, пронзающий змея.
Значит, левый – закрой? Стал-быть, правым глядеть.
Видит хуже, но правый.
Виноград-гладиатор поймал меня в сеть,
честной палкой сразил – не отравой.
Думай, думай, мудрило, смекай, просекай,
в чём вина, коли плачет и плачет
половина лица. Знать, зашёл ты за край
и в вине твоя истина, значит.
«…вот именно, между. Меж властных пространств…»
…вот именно, между. Меж властных пространств,
укрытых снегами сбежавшего лета.
Тристан без Изольды – то ль в транспорт, то ль в транс;
ладонь ему жжёт неподъёмная лепта.
…почти непроглядны. Черны ли? Вполне.
Но грезятся между разлук-расстояний
умытые звёзды на тёплой волне
и ноги, входящие без одеяний
в летейское море. А третий катрен
даётся труднее. Что делают двое,
попавшие в непредусмотренный плен?
Шуршат за Лаврушинским павшей листвою —
часа полтора, чтоб расстаться опять
на месяцы злые (без малых изъятий)
и память хмельную прокручивать вспять
взамен говорений, глядений, объятий,
и в пятом катрене – опять – восемь сот
меж них километров сплелись осьминогом.
Кто стоик, тот стоек: вне ласк и красот
живёт, находя утешенье в немногом.
«Молчит этажерка, а с нею – тахта, —
сказал Винни-Пух, – не дождёшься ответа…»
Но вспомни, неспящий, а что тебе та,
родная чужая, сказала про это?
«Не в ней лишь, – сказала, – не только лишь в нём,
отдельно, живёт это нечто, а между:
царапает небо и общим огнём
горит и трепещет, рождая надежду».
Что ей ты ответишь? …Настала зима
и стынет скрещение лучиков слабых —
почти что не видных, дрожащих весьма —
над сирой планетой. Задумчивый лабух
глядит на старанья двоих, на тщету
и пальцы замёрзшие трёт об одежду.
А двое – хватаются за пустоту
и дышат, и живы… Вот именно, между.
Из Песни Песней
Та, которая хлеба не ест совсем,
та, которая сладостей со стола не берёт,
та – поправляет чёлку семижды семь
раз, и к бокалу её приникает рот.
Красное – на губах, а снизу – огонь внутри.
Она пьёт саперави терпкую ки́новарь
и затем говорит ему: «Говори, говори,
о мой лев желанный, о мой великий царь!»
Он лежит на ковре, весь в белом и золотом.
Он уже не вникает, что Леннон в углу поёт.
«Сразу, сейчас, теперь… Но главное – на потом», —
думает он, дыша. И тогда – встаёт.
В эту ночь у же́зла будет три жизни, три.
Будет семь жизней дарёных – для влажных врат.
Он говорит: косуля, смотри мне в глаза, смотри.
И тугим. языком. ей отворяет. рот.
Чуткой улиткой ползёт по её зубам.
Что