Господин Уныние. Диана Кеплер
всё видели уже, не прячь, – он взял со стола, привинченного к полу, скрученную бумажку и начал имитировать курение сигареты. – Так вот за что тебя заперли.
– Что ты делаешь? – в недоумении пробормотал я.
– Тут совсем рехнуться можно без сигарет. А ты куришь? – Эмиль протянул мне бумажку двумя пальцами.
– Но это же совсем не то… У меня химическая зависимость, а не психологическая.
– Ну, снафф у нас отобрали, малыш, бери что есть. Можешь ещё с закрытыми глазами покрутиться для должного эффекта. Ну или искусственно вызвать гипоксию. На твоё усмотрение.
Щелкнула дверь. Завтрак. Обычно в больницах он начинается в девять утра.
Эмиль подбежал за тарелками и чашками, подмигивая медсёстрам. К нам вошла женщина преклонного возраста в огромных линзах. Она подозвала к себе Алекса и сказала, чтобы тот собирал вещи. Его переселяют.
Что ж такое, зачем постоянно всех переселять? Какая разница, кто где лежит?
– Наверное, плохие анализы пришли, – с грустью буркнул Эмиль. – А вообще-то, он здесь совершенно случайно! —
Эмиль усмехнулся.
– Что это значит? – переспросил я
– Эй, я пока ещё не ушёл, чтобы так нахально меня обсуждать, гномы, – протяжно и недовольно произнёс бритый.
– Это кто ещё гном?! – завопил Эмиль и начал щекотать его.
М-да, вот это у них, конечно, компашка слетевших наглухо…
Эмиль уже собрался смачно чмокнуть Алекса, но медсестра остановила этот процесс, сказав, что у того энтеробиоз.
– Фу, – Эмиль хлопнул бритого по плечу. – А я-то уж собрался тебя облобызать на прощание.
Я поморщился. Мне не было жаль Алекса. Я вообще придерживался стратегии: «Меньше народу – больше кислороду», но по лицу Эмиля было заметно, что он переживает.
– Вообще-то острицы передаются только через грязные руки. И аутореинвазивно. Но, пожалуй, это не столь важно в данном случае, – мерзким голосом пробормотал я, а потом пожалел о сказанном. Я стал таким же нарциссичным и мерзким, как моя мать, за всё то время, что рос под её контролем.
– Заткнись, умник, – посмеялся Эмиль и показал мне язык.
Медсестра забрала тарелку Алекса с кашей и чай, повела его в бокс напротив нашего.
Эмиль увлечённо смотрел в окошко. Он собрал пальцы обеих рук в «сердечко» и показал бритому.
– Ну что, Бухенвальдский крепыш, наберём в весе?
– Не хочется есть что-то, – вздохнул я.
В боксе сразу повисла тишина. Как же хорошо, что никто не жужжит на ухо.
У меня снова возникло это странное чувство, как будто я под стеклом. Будто вижу от первого лица, как свисают на глаза мои чёрные волосы. Нахожусь здесь словно впервые и одновременно целую вечность. Но это было неприятное ощущение. Я был на грани распада, расщепления собственной идентичности. Казалось, что ещё один маленький «я» смотрит изнутри каждой из глазниц по отдельности. Всё было в отдалённой