Техническая ошибка. Корпоративная повесть, лишенная какого-либо мелодраматизма. Александр Степаненко
спящих рядом любимых людей… Это было так мало, но и так много – осенью 98-го года, зимой 99-го…
С Таней Антон познакомился, когда учился в университете, в гостях у общих знакомых. Она была – красива, она была умна, в ней было – врожденное какое-то благородство; а Щеглов – он, из стеснительного мальчика, из застенчивого подростка превратившись в рослого, крупного, слегка мешковатого, с неважным зрением и с постоянным выражением неловкости и смущения на лице молодого человека, никогда рядом с девушкой не чувствовал себя уверенно, особенно —рядом с красивой, особенно – рядом с умной, особенно – вот с такой, благородной. И как они, в итоге, сошлись, он и сам не понимал. Если бы она в тот вечер хоть на кого-то другого посмотрела – Антон знал: он бы никогда не решился. И если бы она не собралась вдруг в самый разгар той пьянки домой – Антон знал: он бы никогда не решился. И если бы из кокетства, для игры, стала бы отнекиваться от его неловкого, нерешительного «можно я Вас провожу» – Антон знал: ничего бы и не было. И если бы она тогда, уже у подъезда, не попросила бы у него неожиданно пачку сигарет и… не написала бы на ней, благородным, каллиграфическим, так не под стать его неуклюжим каракулям, почерком, сама свой телефон, написала, не дожидаясь его просьбы – Антон знал: этой просьбы и не было бы. А было бы и дальше – жалко, бесцветно, беспросветно…
И тогда, и теперь он не знал: почему она все еще с ним…
В итоге, и ему повезло самую малость: из журналистов пробился Щеглов в посредники между журналистом и тем, что журналисту для его каждодневного ремесленного проявления необходимо как воздух, – между журналистом и информацией. Без передышки, не имея ни сил, ни возможности оглядеться по сторонам, взял то, что подвернулось, лишь бы что-то, лишь бы что-то платили…
Это называлось – стать пиарщиком; и для многих вокруг это слово, кажется, и впрямь означало что-то более серьезное, чем какой-то там репортёришко: считалось, что это во всех смыслах – и в материальном, и в карьерном – ступень наверх; но Антону с самого начала казалось это какой-то фикцией, игрой, словно, договорившись, все одобрительно кивают головами, глядя на голого короля.
Но, тем не менее, поначалу ему даже нравилось. Здесь – он чувствовал в своих руках чужие судьбы. Пусть и не совсем в своих, пусть и за чужой счет, возможность манипулировать, власть – забавляли, раззадоривали его, и в особенности от того, что те, от кого он еще недавно зависел, на кого смотрел с глубокого низа на недосягаемый верх: и именитые мастера пера, и все эти чванливые газетно-журнальные начальники, эти сутенеры второй древнейшей, – они, все поголовно, их кошелек, их карман – зависели, в свою очередь, от того, что и как им будет предложено теми, кто за все платит; а что будет предложено зависело от того, кто будет от имени тех, кто за все платит, им что-либо предлагать, кто будет среди предлагающих;