Техническая ошибка. Корпоративная повесть, лишенная какого-либо мелодраматизма. Александр Степаненко
в управлении ею, в принимаемых решениях, повсеместно: бессистемность, бардак, дилетантство, он списывал на то, что Ковыляев управляет компанией не так давно, и все еще наладится, а он сам должен лишь – своим трудом, своим талантом, своими профессиональными навыками – этому способствовать. И помогать, помогать – своему президенту. Отсутствие осмысленности исполняемых указаний подменял он ценностью самой службы, самурайской преданностью руководителю, воплощающему, олицетворяющему высшие интересы.
Но и это все быстро кончилось. Некуда стало скрыться от осознания того, что радужные перспективы, о которых щедро рассуждает тот, кто за все платит, – блеф, что сам он – отнюдь не самурай, что все цели – ложные, что энергия его – холостая, а движения вперед – нет и не будет.
Щеглов не перестал быть верен начальнику, но искра, загоревшаяся было в нем, вновь потухла. Пытаясь сохранить хоть какую-то содержательность повседневности, он трансформировал понимание долга из категории духовной в утилитарную, прагматическую. Платят деньги, платят хорошо, значит, долг – выполнять свою работу: выполнять, что называется, в пределах должностных инструкций и поручений руководства. Выполнять хорошо, чтобы не было стыдно.
И – выполнял. Выполнял – самую разную. Выполнял повседневную, текущую: десятки, сотни текстов – пресс-релизов, писем, поздравлений, соболезнований, выступлений, презентаций, статей, заметок, записок… Выполнял вынужденную: совещания, заседания, встречи, переговоры, бесконечные телефонные разговоры. Выполнял серьезную, кадровую: структуры, штатные расписания, уговоры начальства, поиск людей, собеседования, разносы, обучения, увольнения… Выполнял грязную: и потоки помоев, рожденные в кабинете Щеглова, лились на сильных и слабых, известных и неизвестных, честных и воров – на всех тех, кто своими действиями, или своим бездействием, или же только присутствием своим на этом свете мешал Анатолию Петровичу Ковыляеву прокладывать себе дорогу. Он издавал книги с незатейливым пропагандистским содержанием, снимал такие же бравурные фильмы, рисовал цветастые буклеты с фотографиями своего руководителя в различных героических позах, придумывал «бренды» и «слоганы», ругался с коллегами и чиновниками, начальством и подчиненными, убеждал, уговаривал, угрожал, умолял; и делал еще много всего – хорошего и плохого, – того, что и положено было делать человеку, отвечающему в крупной корпорации за ту неопределенную, бесформенную, неизвестно где начинающуюся и где заканчивающуюся область, именуемую «связями с общественностью».
В Топливной Щеглов служил уже пять лет и за эти годы вырос там и укрепился: служба превратилась в управление, вырос ее штат, он сам из человека, который «непонятно зачем нужен», превратился в человека, который всем и всегда необходим и которого никогда не оставляют в покое, превратился в чиновника, визу которого хотели