Записки невольника. Николай Молчаненко
Раз в месяц, а иногда и два, нам выдают пачку отвратительных польских сигарет. Табак в них больше напоминает папиросную бумагу, пропитанную никотином.
В город нас не пускают. Вот фраза из газеты: "Несмотря на жестокие атаки большевиков, особенно усилившиеся на центральном участке фронта, отступление немецких войск производится согласно предусмотренному плану". А ведь план был завоевать нас, и как быстро! Блицкригом! Но, как говорится, «цыплят по осени считают».
7 октября 1943 года
Мы едва избежали страшного несчастья – чуть не потеряли Павлика Домбровского. Но обо всём по порядку.
Четвёртого числа, в понедельник, днём был налёт. Саарбрюккен почти не пострадал, но Саарляутерн подвергся серьёзной бомбардировке. Там вывели из строя электростанцию, телефон, водопровод и даже канализацию. Город, всего в десяти километрах от нас, превратился в груды кирпича, в гнетущие холмы красных развалин. Павлик рассказал нам об этом вечером, когда вернулся оттуда с картошкой для лагеря. Это был его последний рассказ.
На следующий день, когда завыла сирена, Павлик оказался на заводе и вместе с голландцем укрылся в немецком бомбоубежище. Они сидели рядом, чуть в стороне от остальных, и разговаривали. В какой-то момент Павлик, оглядевшись, произнёс, что Германию уже ничто не спасёт, разве что восстание иностранных рабочих может ускорить конец. Из-за колонны появился немец – тот самый, которому однажды Мишка из 117-й комнаты дал пощёчину. Он сказал, что всё слышал и обязательно донесёт в полицию. Сразу после отбоя Павлик рассказал нам об этом, и мы не сомневались, что немец сдержит своё обещание, донесёт до Янсона или в гестапо. Мы начали обдумывать, что делать дальше.
На следующий день, то есть вчера, перед самым обедом ко мне прибежал Егор и сказал, что полицай только что увёл Павлика с завода в лагерь. Я бросился в барак, обыскал его постель и шкафчик, но кроме стихотворения "Заброшенный войною на чужбину" ничего не нашёл. После обеда мы видели, как у Павлика проводили обыск, забирали его вещи. Он сидел в карцере. В пять часов его отвезли в гестапо. Сегодня Пиня сообщил, что Павлика отправили в концлагерь, а через пару недель его переведут на другой завод или шахту.
Мне очень тяжело это переживать. Я успел полюбить его чистую душу, детскую доброту, мягкость и наивность, доверчивость и смелую юношескую браваду. Он покорил моё сердце своей эрудицией и талантом, которыми я искренне восхищался. У Павлика была одна детская слабость – стремление выглядеть эффектно. Он думал, что никто не замечает, как он тайком любуется своим отражением в зеркале или тёмном окне, украдкой бросая взгляды. Рассказывая что-то, он всегда выбирал наиболее выигрышное положение, поглядывая на своё отражение, чтобы удостовериться в своём эффекте. Мы тут же его поддразнивали и смеялись, а он смеялся вместе с нами, захлёбываясь от смеха и продолжая бросать взгляды на своё отражение, что вызывало новый всплеск веселья. Казалось, ему доставляло удовольствие быть объектом нашей доброй насмешки.
Павлик был настоящим океаном доброты. Он был эмоционален,