Между двух имён. Антология обмана. Книга 1. Влада Жнецова
устои и опостылевшую обыденность, которая теперь казалась золотым самородком, сгинувшим в зловонных водах болота.
Хмурилось печальное небо, пробудившееся ото сна солнце разгоняло последние тучи, и вездесущая скорбь вскоре ушла вместе с багрянцем воспалённого горизонта. Природа позабыла о трагедии одной семьи. Джейн же было суждено до последнего вздоха нести тяжёлое бремя вины. Она не могла исцелиться, и рваные раны, алыми терниями оплётшие её душу, кровоточили до безобразия дико и рьяно, изнутри переполняя щупленькое тельце ненавистью и ответной жестокостью, которая пока что спала, хищником затаившись в предсердиях. Она ждала своего часа. Ждала, чтобы вырваться на свободу, бордовой волной опрокинуться на подлых истязателей и стереть их с лица бренного, опороченного мира, пресытившегося страстями и дурными мыслями смертных существ, что населяли его истощённые земли.
Лишившись чувств, Джейн не осознавала свою ярость, не понимала, как была остра и пронзительна злоба. Она не ведала, какую силу получила, пропустив в своё сердце ненависть и затаив в нём обиду на весь белый свет. Гнев отравил её разум, и теперь ядовитым элексиром настаивался в задушевных погребах, чтобы разлиться, насквозь пропитать страждущее естество в судьбоносный день и тем самым ознаменовать возрождение Йенифер из пепла её боли и разбитых надежд. Она обязана была вспомнить.
Она была отсыревшим патроном, забытым в ружье. И если обычно такие снаряды приходили в негодность, то она должна была иссохнуть, распылиться во времени и зарядном чистейшего пороха поразить вражьи сердца. Чёрствые, алчные сердца, что бились, в отличие от чистейших сердец её родителей.
Размытая грань между сном и явью постепенно начала восстанавливаться, приобретать очертания барьера, высоченной стены, через которую не суждено было перебраться. Джейн ощущала, как омывали её кровавые воды реки, шумевшей потоками горьких слёз, и забывалась в её прохладе. Уже не сопротивляясь, она пила тлетворное марево, хлебала порочную выжимку в надежде задохнуться, дабы прекратить свои муки. Но в её разум настойчиво вторгалась ясность, прогоняя чёрный дурман. И алые волны, ласкающие бледную кожу ледяными приливами, оказались смоченной в родниковой воде тряпкой, которой Джейн омывали, бережно натирая её лицо, шею и плечи. Вскоре светлое полотно потемнело от крови и пепла, налипшего на умиротворённый смертью лик. Погибель была близка, она выжидала, незримым наблюдателем склонившись над юной душой, готовой перейти в её ледяные объятия. Но Джейн боролась, цепко перетягивала одеяло на себя, нарушая правило, предвосхищающее смерть убогих и слабых.
Она резко распахнула глаза, невидящим взглядом воззрилась в тусклую пустоту, сгустившуюся под низким потолком, и медленно моргнула, как кукла, небрежно наклонённая в бок. Её некогда розовощёкое лицо утратило пылкий цвет жизни: скулы сверкали медью и золотом, проступившим вместе с испариной. Лик девочки был похож на восковую маску. Казалось, что малейшее прикосновение к её щеке