Между двух имён. Антология обмана. Книга 1. Влада Жнецова
огромного мира всё дальше в глушь, в чертоги звериных обителей, дабы породниться с ними по духу, стать единым целым и костьми, и кровью.
Загнав себя в узкие рамки колкого мироздания, ледяным шаром свернувшегося в беспредельной пучине всеобъемлющих реалий, межкровный народец породил невиданную доселе культуру. И эта культура, влекущая ароматами гари, крови и животного мускуса, неизбежно отчуждала его не только от людей и иных рас, но и от других межкровных общин.
Как бы то ни было, Пурга и Смоль поступились привитой негласностью. Они не только принесли раненое дитя в свою обитель, но и нашли детскую одежонку, чтобы щупленькая девочка, пригодная разве что для не шибко наваристой похлёбки, не промёрзла насквозь до определения её судьбы.
На сундук, что оставался незамеченным вплоть до окончания недолгого разговора, легли костистые длани седой охотницы. Громыхнул увесистый замок, исполненный в форме двух змей, пожирающих друг друга в неистовой схватке. Со скрипом приподнялась и откинулась назад деревянная крышка, изогнутая наподобие бочки, которую опустошили да разрубили на две половины. В воздух поднялась пыль. Со вздохом залетела она в нос, и Пурга чихнула, наморщив низкий лоб, который из-за выразительных надбровных дуг будто выдавался вперёд жемчужной полусферой.
Из сундука пахнуло плесенью и сыростью, охотница вытащила из него свёрнутую мантию из выделанной кожи и меха. Мантия была явно великовата для Джейн, но ничего другого гостеприимные межкровницы предложить не могли. Побираться по семьям с маленькими детьми они не собирались. Впрочем, если бы и пошли они на такую дерзость, их бы не поняли: забота о лишнем рте, свалившемся невесть откуда, не воодушевила бы местных на благородные свершения. Они бы покрутили пальцем у виска, прознав о желании Смоли оставить девочку в общине до дня, благоприятного для её переправы куда-нибудь.
– Постой-ка, – схватив неожиданно резвую и проворную для своего состояния Джейн под руку, Пурга притянула её к себе и озабоченно оглядела со всех сторон, цыкая с заметной укоризной и порыкивая на бледность исцарапанной кожи. – Одеться тебе надо. Не уверена, что лекари захотят тратить на тебя свои отвары.
Йенифер покривила губы в жалком отблеске оскала. Затуманенный болью месяц воссиял на её обожжённых ветром устах. Она набрала сдавленными лёгкими воздух, чтобы крикнуть, во всеуслышанье заявить, что по доброй воле ни за что не вкусила бы она отраву, прозванную здесь лекарственным настоем, но смолчала, ощутив саднящую боль на корне языка. Из щели приоткрытых губ прозрачной слизью вырвался влажный кашель. И был он не столько бурлящим гоготом простуды, сколько предостережением: молчи и делай то, что тебе велено. Смахнув густую слюну с нижней губы, Джейн повернулась к женщинам спиной и развела руки в стороны. Мятая, затёртая до дыр сорочка повисла на ней, как на пугале, заметно истрепавшись: она растянулась, из-за чего боле не облегала талию. Просто висела на плечах, будто на деревянной перекладине.
Принюхавшись