Абхазия. Это моя земля. Киберпутеводитель. Иван Мордвинкин
распространенной версии, древнегреческая Диоскурия была уничтожена в результате природной катастрофы.
В I веке нашей эры Диоскуриадой завладели римляне, которые отстроили на ее месте новый город и крепость. Назвали поселение – Себастополис, в честь императора Октавиана Августа.
В разные периоды крепость использовалась для защиты турецких и русских военных. В советский период, в середине прошлого века, власти взорвали сохранившиеся остатки крепостных стен, чтобы благоустроить набережную города.
Сейчас обломки древней Диоскурии служат в Сухуме архитектурным памятником, здесь проводятся археологические раскопки.
Источник: https://www.sukhumcity.ru/o-gorode-2/dosto-primechatelnosti
Синяя даль
Алексей Илюшин
Первый раз он увидел ее внизу, меж камней, привязанную прочной бечевой к массивному клину, на совесть вбитому в расщелину. Тогда он почти не обратил на нее внимания, а просто отметил, как факт: «Она там. Внизу». Событие повседневное, незначительное. Странно, что его глаз вообще зацепился за нее. Он видел их сотни, они давно перестали быть для него чем-то особенным, напротив, за многие годы все их разнообразие, кажущиеся различия и внешние атрибуты – все это слилось, сравнялось, воплотившись в едином собирательном облике. Когда-то ему было интересно. Когда-то ему казалось, что вся эта индивидуальность, пестрота делали каждую из них неповторимой. Подобно исследователю, он жадно желал видеть и постигать уникальность каждой из них. Он был очарован и восторжен, открывая новые черты, новые формы, новых их. Но годы шли, и восторг давался все труднее. Скорее даже привычка говорила в нем. И какое-то время он еще восхищался, но не тем сакральным внутренним чувством, а потому что должен был восхищаться. Однако он не пускал в себя это осознание, поскольку одновременно с ним он должен был отречься от очарования юности, от пустых безумств и тайных воздыханий. От всего того, что наполняло его жизнью по его разумению. Он долго не хотел признавать этого, а потом вдруг однажды, разразившись честностью с самим собой, сделал для себя открытие, давно уже свершившееся, но до той поры не признанное, не впущенное, такое очевидное, но вместе с тем такое пугающее. В своих поисках их уникальности он вдруг пришел к выводу, что все их различия ничтожно малы по сравнению с их общими чертами. Настолько малы, что он уже не мог различать их. Все они казались теперь ему одинаковыми. И скучными. Он видел их сотни, он знал их сотни, но отныне был убежден, что видел их всех. Он так же наблюдал за ними со своей высоты, так же отмечал их присутствие, но интерес его к ним погас безвозвратно. Теперь его больше занимала бескрайняя, недоступная, синяя даль. Даль, где небо было заправлено за край моря, как идеальная простыня в доме прилежной хозяйки.
Пытливый романтический ум поэта, знай он все думы старого маяка, наверняка бы зацепился за его исповедь и провел бы истертые, как мир, параллели между потухшим его сердцем и тем, что и сам маяк давным-давно перестал функционировать,