Мир сошёл с ума. Опять?! – 1. Игорь Сотников
его хоть что-то трогает, так это что-нибудь из ряда вон выходящее.
И как в своё время Малевич поставил в тупик искусствоведов и его зрительный нерв своей дислокацией цветовой гаммы порождения реальности в отдельно взятой части света и полотна, где всей этой иллюминации цвета и фантазии художника портретиста реальности и анархиста будничных дней, склонных к вечере, сопутствовала аура из взведённых на тебя в курках маузеров, так и в нынешнее время, по своему революционное, как минимум, беременное революцией, возникла необходимость в своём Малевиче, но только некст. Где бы его картины открывали окно не в безрадостное и неизвестное, всё в потёмках будущее, – нынче обыватель демонстрирует в себе бессмертие и бесстрашие через тот же новый алгоритм современного откровения камин-аут, открывающего для него ворота в земной рай (а другого рая и нет для атеиста, о чём почему-то никто не упоминает в своём откровении), – а они бы стали окнами в этот новый, фантастический мир (вот почему такое распространение в жизни получили окна в виртуальный мир; но там всего не пощупаешь).
И картина нового Малевича, Малевича-некст, под именем которого себя позиционирует Надскрёбышев, большой талант находиться для вас в нужном месте и в нужное время, что и есть самое важное качество программиста реальности, как определяет значение всякого художника Надскрёбышев (Малевич-некст), где он выхватывает из этой реальности, даже не само это место в этой позиции времени, а он ухватывает суть этой точки значения, перекладывая всё это на полотно, как бы оцифровывая эту реальность, за которую и вокруг которой разгорелся весь этот сыр-бор, и в самом деле была до предела реалистичной, представляя из себя реальное окно в мир. И это была не фигура речи, как бы выразился Феодосий или Альберт, а буквальное окно в этот и тот мир фантазии. Единственное, что оно было небольшое по своему размеру и в специальной рамке, чтобы придать этому шедевру, больше драматического, чем изобразительного искусства, условность его определения как объект искусства, а не то что вы подумали: Кто опять окно выставил и за собой не убрал.
Ну а почему этот, подающий столько надежд и замеченный нужными людьми изобразист куртуазного маньеризма, как он, Надскрёбышев, себя просил ассоциировать с анархией калейдоскопа сознания Малевича, решил себя выставить не под своим ничего не значащим для мира искусства людей именем, а под проверенным временем именем Малевича, то, во-первых, его имя не столько внушало звучности и памфлетов о бессмертии духа, а во-вторых, он, как художник, не может не замечать тенденции мира, который обрёк себя на примитивизм и концепцию прогресса, всё обрекая в абсолютизм мэма. И зритель, даже самый прогрессивный, не готов идти, и тем более понимать неизвестное имя, которое может по своему своеобразно и разумно в шикарной образности выглядит, но человеку сейчас требуется нечто большее для его созвучия с этой частью мира. Ему нужно указать на пути-дороги его движения разума. Что как раз и даёт