Фобос. Дмитрий Македонов
бежать к отцу. Илья отложил книгу, сбежал в маленькую ванную, где умыл лицо, вернулся, открыл шкаф и оделся в лёгкий повседневный льняной костюм. Сверху накинул чёрную куртку и коричневый бархатный шарф. Всё проделал в какие-то две минуты. Затем включил телефон и, пока надевал ботинки, вызвал такси. Хоть заначка и заканчивалась, такси он ещё мог себе позволить.
К дому отца он доехал быстро. Пробок ещё не было, повезло. Как-то раз Илья ехал в автобусе (что очень любил – для Ильи автобус – это место концентрации русского менталитета) и попал в пробку. Настолько длинной и неподвижной пробки он никогда больше не видел. Простояв десять минут в набитом «килькой» автобусе, Илья вышел и добрался до участка пешком. А пробка так и не сдвинулась.
Он вышел из машины на пустынную улицу в центре города. Такие улицы чаше всего встречаются в изнанке больших проспектов и оживляются только тогда, когда на крупных улицах возникают пробки. Дом отца был из красного кирпича – приличный, красивый, внутри чистый. Илья поднёс кнопку к домофону. Тот зазвенел, и Илья вошел.
Пробежался до третьего этажа. Отец никогда не был доволен этой высотой. «Если в старости жить не захочется, – иногда говорил он шутя, – то с окна не выпрыгнуть, потому что близко. А если ноги болеть будут, то высоко подниматься. Ну что за жизнь!». Илья обожал его иронию.
Дверь, как и прежде, не закрыта, но Илья всё равно каждый раз прилагал немало усилий, чтоб открыть её – деревянная дверь советских времен плотно сидела на петлях. Вот и сейчас Илья по привычке взял ручку и сильным одним рывком открыл дверь. Раздался знакомый вибрирующий скрипучий звук. За этой, покрытой красным лаком дверью, была ещё одна, чёрная. Открыв её, Илья тут же встретился с приятным взглядом отца.
– Ого! Ну ты зарос! Похож на сморщенную волосатую картошку! – усмехнулся отец.
С ним невозможно было не согласиться. Илья снял обувь и, раскрыв в улыбке рот, подошел к отцу.
– Лучше веди меня на чай и шахматы и расскажу почему на роже такой бардак.
Владимир Александрович Бродский (при рождении Климов) был ниже Ильи сантиметров на двадцать и смотрел на него снизу вверх, чему совершенно не смущался. Потому что знал, что для своих пятидесяти пяти выглядит отлично. Он был седым, короткостриженым крепким мужчиной с чёрными усами. Илья иногда думал, что отец их красил.
Владимир хлопнул сына по плечу и, улыбаясь, пошел на кухню. Его квартира была пусть и современного покроя, но по духу оставалась чисто советской. В ней было три комнаты. Большая расположилась сразу перед входом. Ещё две маленькие были справа. Чтобы войти в них, нужно было пройти по коридору к глухой стене и повернуть налево – в бывшую детскую, или направо – в спальню. В одной из них, еле слышно, пел Магомаев. «Дальние дали… Подаришь прибой…».
Илья повесил куртку на вешалку, и сразу прошел вслед за отцом мимо санузла к кухне. Кухня представляла собой тёмную комнатку, где вечно светила люстра. На столе стояли две кружки горячего чая, зефир и шахматная доска. Всё это отец страшно любил. Чего уж говорить, Илья тоже.
– Сегодня